Преследования лихоимцев возбудили против Павла Петровича высшую бюрократию, но Саблуков высказывает сожаление, что «безусловно благородный, великодушный и честный государь «не процарствовал долее и не очистил высшую чиновную аристократию в России от некоторых её недостойных членов».
Несомненно, что в значительной степени недовольство, как в среде офицеров гвардии, так и среди высшей чиновной аристократии, объясняется противодействием Павла крайней распущенности, особенно развившейся в конце царствования состарившейся Екатерины. Павел никого не казнил. Павел Петрович сослал многих. Однако, объясняется это не одной сдержанностью самовластия. Покушения на императора были всё время. Подозрительность его имела основания. Его ужасный конец это доказал. Он основательно дрожал за свой престол. «Было до тридцати лиц, коим поочерёдно предлагали пресечь жизнь государя ядом или кинжалом, — пишет Коцебу, — но отравление не было единственною опасностью, которая ему угрожала. На каждом вахтпараде, на каждом пожаре, на каждом маскараде за ним следили убийцы». Он же передаёт слова Палена: «Я остановил два восстания». Надо полагать, что, открыв государю два неудачных заговора, Пален приобрёл нужную степень его доверия, чтобы удачно привести к концу третий. Обуздывая самовластие вельмож, распутство преторианцев, лихоимство и неправосудие, Павел являлся защитником маленьких людей. «Корнет мог свободно и безбоязненно требовать военного суда над своим полковым командиром, вполне рассчитывая на беспристрастное разбирательство дела» (Саблуков). Это вызывало недовольство и заговоры. Кроме того, «достоверно известно» (говорит Саблуков), что в последние годы царствования Екатерины между её ближайшими советниками было решено, что Павел будет устранён от престолонаследия, если он откажется присягнуть конституции. По прошествии четырёх лет царствования, полагая власть свою упроченной, Павел объявляет помилование всем, кто был сослан им, или смещён с должности, или удалён в поместья. Что же сделал Пален из этого великодушного поступка? Он сам цинично объясняет, что заполучил нужных ему Беннигсена и Зубовых и в то же время сумел ещё усилить ожесточение против императора.
Прощённые чиновники и армейские офицеры пришли большею частью пешком в столицу из внутренних областей империи и, не получив здесь никакой помощи, без всяких средств к жизни, осуждены были умирать с голоду у ворот Петербурга. Пален всё сваливает на Павла, которому будто бы скоро надоело принимать прощённых и он приказал их гнать. Но в этом должно усомниться. Как военный губернатор, имея в своём распоряжении гвардию, полицию, заставы, и как министр иностранных дел, заведуя внешними сношениями и перлюстрацией почты, причём вообще все повеления государя шли через его руки, Пален систематически пользовался всякой вспышкой Павла и так грубо и безжалостно приводил немедленно в исполнение его приказы, чтобы создавать недовольство всюду и размножать врагов Павла. Эта адская махинация тем легче могла быть приведена в действие, когда Павел заперся в Михайловском замке. Именем государя правил Пален и правил так, что, действительно, и за границей, и внутри России, создавалось впечатление, что правит сумасшедший деспот. Но когда Павел узнавал о том, как жестоко исполнялось его приказание, он делал всё, чтобы исправить причинённое зло. Не в расчётах Палена было, однако, давать эту возможность государю. Постоянно повторяемые обвинения Павла в том, что он запрещал круглые шляпы, жилеты, фраки, усматривая в них «якобинство», требовал, чтобы при встрече с ним дамы останавливали кареты и выходили, — конечно, справедливы. Это вмешательство в жизнь обывателя было тяжело. Но особенно потому, что Паленом всё делалось, чтобы требования государя выполнялись с бессмысленной жестокостью, последовательностью, крайностью. Сколько раз Павел Петрович, подъезжая к карете, просил даму не беспокоиться.