После переворота под лозунгом передачи власти молодому царю Петру началось боярское правление (1689–1694), такое, какого и боялись восставшие в 1682 г.: «Весьма непорядочное, и недовольное народу, и обидимое. И в то время началось неправое правление от судей, и мздоимство великое, и кража государственная, которыя доныне продолжаются со умножением, и вывести сию язву трудно». Так писал Куракин об исходе драматического столкновения Премудрости и Мздоимства. Публицистичность «Гистории» полезна, тем более что, находясь в силу своей родовитости «над схваткой», князь с беспощадной откровенностью рассказал о тайной подоплеке перемен во власти.
В проницательности с Куракиным сравним лишь один современник: французский авантюрист Нёвилль (ударение на последний слог), оставивший в своих записках уникальные страницы о государственных деятелях правительства Софьи и свергнувших его заговорщиках, так и не допустивших к власти царя Петра до смерти его матери в 1694 г. Издаваемые по переводу А.И. Браудо (1891) с поправками по научному изданию трёх неавторских рукописей (1698), «Записки о Московии» Нёвилля будут интересны читателю даже больше, чем их первому адресату: королю Людовику XIV.
Читатель без труда догадается, почему при массовом переиздании мемуарных сочинений именно записки этих независимых и проницательных современников, Куракина и Нёвилля, были обойдены. Понять ценность их взгляда, оценить достоверность многих забытых страниц можно только с позиции современной науки: тех новых исторических представлений, которые сложились в результате кропотливого изучения тысяч старинных источников. Эта позиция, неизбежно субъективная, поскольку историю изучают люди, но именно поэтому живая и доступная, раскрыта в открывающем книгу разделе «Взгляд историка».
Полагаю, что три совершенно разных взгляда, равно противоречащих стереотипу, — как раз то, что полезно интересующемуся историей.
ВЗГЛЯД СОВРЕМЕННОГО ИСТОРИКА.
Легенды и быль о времени царевны Софьи
Осенью 1689 г. в результате дворцового заговора пало правительство регентства (1682–1689). Вместе с царевной Софьей Алексеевной покинули государственную арену политики, дипломаты и полководцы, утверждавшие за своей страной статус великой державы. Всего семь лет «торжествовала довольность народная» — на смену ей шли «мздоимство великое и кража государственная, которые доныне продолжаются со умножением». Драма Премудрой царевны Софьи и ее сподвижников, подготовивших условия для наступления жесточайшей реакции, обернулась трагедией самой большой в мире страны.
ЛЕГЕНДАРНЫЕ ВРЕМЕНА
Российская история легендарна в прямом смысле. Исторические легенды веками формировались по заказу Власти — и всеми средствами вбивались в головы подданных. Мифология о временах царевны Софьи — яркий пример трехвековой преемственности государственной исторической пропаганды.
Разумеется, механизм замены подлинной истории лубочной картинкой или политическим плакатом непрост. Среди историков было немало правдоискателей, открывавших ту или иную страницу запечатанной в архивах истины. Множество важных документов и материалов, правдивых исследований опубликовано, немалая часть лжи опровергнута — но это никак не сказывается на исторической пропаганде, с замечательным цинизмом «не замечающей» истины и продолжающей тиражировать отвергнутые наукой представления.
Воздействие приятной Власти легенды на общественное сознание касается и художников, усиливающих ее своими бессмертными творениями. Страшная и гадкая царевна Софья и всепобеждающий реформатор Пётр (естественно — Великий) на картинах Валентина Серова — результат длинной серии искажений в изобразительном искусстве, целенаправленно придававших облику Софьи отвратительность, а образу Петра — возвышенность.
«Хованщина» Модеста Мусоргского — произведение настолько великое, что лишь большими усилиями постановщиков «вписывается» в установленную легенду. Неслучайно композитор подчеркнуто смешал в опере разновременные события, как бы говоря о незначительности использованной им легенды для существа могучей музыкальной драмы. Но зритель не может не отметить, что уступка композитора властям — в сцене с выскакивающим в конце как черт из бутылки Петром — до смешного раздута в классической постановке Кировского (ныне Мариинского) театра, обычно отличающегося вниманием и тактом к авторскому замыслу.