Вдовы истошно выли, в кровь царапали руки и лица.
Но вот усыпальницу накрыли большой плитой тесаного, резного камня.
Великий жрец шепнул на ухо Мари-Луйс:
— Позволь хоть одну из вдов принести в жертву! Хоть одну, божественная? Ведь так принято!..
— Запрещаю! — решительно и строго сказала царица. — Слышишь, запрещаю!
— Разреши принести себя в жертву той, которая захочет этого добровольно, божественная! Сделай милость!
— Запрещаю!!!
— Ну, хоть раба можно?..
Мари-Луйс так взглянула на великого жреца, что он наконец испуганно попятился назад.
Царевы жены раздали всем ритуальные сладкие лепешки и снова принялись стенать и причитать.
Жрецы зарезали жертвенных козлят.
Когда обряд погребения был завершен, Арванд Бихуни, обращаясь к царице, сказал:
— А теперь, божественная, назови, кому из жрецов ты поручаешь быть хранителем царской усыпальницы.
Мари-Луйс вздрогнула от неожиданности. Деваться было некуда, собравшись с силами, царица проговорила:
— Жрецом-хранителем царской усыпальницы объявляю астролога Таги-Усака. — Тяжело вздохнув, она добавила: — Пора уже ему целиком посвятить себя служению богам и общению со звездами.
Арванд Бихуни с опаской сказал:
— Божественная, но Таги-Усак ведь не обращен в жречество?..
— Все в нашей воле. Не обращен, так обрати!
Мари-Луйс явно торжествовала, что приняла такое решение.
Таги-Усак молча проглотил слюну. Она была горькой.
Солнце село. Все разошлись.
Вечером Мари-Луйс вошла в спальню Каранни. В руках у нее была золотая царская корона, усыпанная алмазами.
— Прими, царь мой, корону своего отца, знак величия и власти!
Мари-Луйс опустилась на колени, протянула ему корону и добавила:
— Прими, Каранни, царь армянский!
Он приподнял руку:
— Неужели у моей жены нет для меня более дорогого дара, чем эта неодушевленная красота?
— Прими корону, Каранни! — твердо сказала. — Больше мне нечем тебя одарить.
Каранни взял у нее корону.
Царица ничем не обнаружила своей душевной боли: все как бы так и должно было быть.
Она вышла. И почти у самой двери столкнулась с хмурым, уже обритым Таги-Усаком.
— И ты теперь тоже умер для меня, Таги-Усак, — сказала Мари-Луйс, тяжело вздохнув. — Как много в моем окружении живых трупов!..
Таги-Усак покорно опустил перед ней голову. Он давно ждал от Мари-Луйс любой жестокости по отношению к себе, вплоть до убиения. Но такого — что обратит его в жрецы — не предполагал.
Не поднимая головы, Таги-Усак тихо, чуть внятно проговорил:
— Желаю тебе обрести успокоение, мое божество! Свет моей души угас. Истаяли свечи, светившие мне…
Мари-Луйс ощутила вдруг тайный страх. Вчера еще мужественный и прекрасный, в этой новой для него хламиде Таги-Усак казался сейчас чем-то средним между мужчиной и женщиной. Обритый череп выкрашен, на лице ни волоска.
— Каков будет конец, Таги-Усак? Что произойдет завтра?
— Завтра — это сегодня. Должное уже свершилось.
Царица задрожала от негодования.
— Я спрашиваю, что будет завтра?
— Дай мне руку — узнаешь.
Мари-Луйс машинально спрятала руки в складках своей одежды.
Таги-Усак усмехнулся.
— Вот и свершилось твое желание. Отныне твой удел — покаяние и воздержание за былой грех.
— Моя жизнь давно уже стала сплошным воздержанием, жрец Таги-Усак! — раздраженно бросила царица. — Уйди от меня. И немедленно…
Таги-Усак поспешил удалиться.
Он был уверен, что провожающие его глаза царицы полны слез. Он был уверен в этом.
Арбок Перч вместе со своим отрядом добрался до высей Тайка и там, в горах, раскинул лагерь.
Дав людям немного отдышаться, он приказал воинам построиться на лесной поляне и, стоя перед шеренгой, мрачный, вооруженный, точно к бою готовый, произнес:
— Вы были свидетелями того, как я отказался от должности властителя Нерика, предложенной мне царем Каранни. Были?
— Да, свидетели!..
Арбок Перч рванул серьгу из уха — подарок Каранни — и бросил в кусты.
— Отказываюсь и от этого дара царя. Сейчас, когда мы сами себе властители, я спрашиваю вас, свободные люди, хотите вы впредь оставаться со мной?
— Хотим, хотим! — ответили все хором.
Ерес Эпит, которая была единственной женщиной в отряде мятежников, с гордостью взирала на своего супруга и испытывала к нему все большую и большую преданность и любовь. Только теперь, только с ним она вдруг поняла, что всю жизнь боялась лишь богов и царей…