— Получив твой приказ отослать меня к тебе, он бесновался от ярости, поносил тебя, проклинал вместе со всеми твоими богами…
— О мерзопакостник! — зверем ревел Мурсилис. — О порождение дьявола!..
— Он жаждал твоего падения, справедливейший царь-солнце!..
— О боги-отступники!..
А яд продолжал действовать…
— Только ты, ты один будь всегда властелином моей души и тела, о превеликий царь. Я одного тебя буду любить и ублажать, мой господин!..
Так все и шло. Не проходило дня, чтоб Мурсилис не устраивал в своем дворце пиршества в честь Мари-Луйс.
Был один из таких вечеров. Только на этот раз царь позвал к себе на пир лишь верховного военачальника Нуанза Вараша. Тот явился с гордым, заносчивым видом, как бы обиженный. Без должной почтительности приложился к стопам царя и поцеловал руку у Мари-Луйс.
А Мари-Луйс тем временем шепнула на ухо Нуанза Варашу:
— Этой ночью я буду ждать тебя. Приходи, если желаешь… Желаешь?..
Верховный военачальник с трудом нашарил, на что бы ему сесть. Все трое были напряжены и скованны. Только улыбка Мари-Луйс и ее речи несколько смягчали тягостную атмосферу.
— Нет ли вестей о послах, направленных в Хайасу? — спросил наконец царь.
— Пока никаких, божественный, — отвечал Нуанза Вараш. — И не думаю, что послы твои скоро вернутся.
Изрядно выпив, отведав разной снеди, царь стал мягче и приветливей со своим военачальником.
— Мы ведь с тобой в родстве, Нуанза Вараш. Ты женат на моей сестре, и это меня радует. Она ежевечерне покорно омывает твои ноги и предана тебе. И ты, кто сегодня желанный мой гость, обязан уважать сестер своей жены. Можешь сидеть с ними за одним столом, пить вино, но не вздумай склонять к прелюбодеянию ни одну из них. Тебе надлежит также обходить стороной моих жен, нижайше почитать мою возлюбленную Мари-Луйс и глаз не сметь поднять при встрече с ней, бежать от нее, едва увидишь, если бы она даже сама попыталась завлечь тебя. И в окно той комнаты, где она обитать будет, глянуть не вздумай. А преступишь указ мой — не миновать тебе смерти.
— Будь уверен, великий царь, — низко кланяясь, заверил Нуанза Вараш, — ни при каких обстоятельствах я не оскверню своим взглядом ни твоих жен, ни твоих возлюб ленных! Никогда!..
Сказал, а в душе, однако, шевельнулась дикая зависть к царю. Он до сих пор еще ощущал на губах сладость поцелуя Мари-Луйс. Мурсилис отнял у него эту радость. Но делать нечего, и Нуанза Вараш лишь добавил:
— Я всегда буду предан тебе, великий государь наш, царь-солнце Мурсилис! Всегда!..
А на уме был шепот Мари-Луйс: «Этой ночью я буду ждать тебя…»
Позвали музыкантов и кутили до ночи. Мурсилису так хотелось, чтобы послы вернулись ни с чем. Не может он лишиться Мари-Луйс. Ведь это было бы равносильно тому, что лишиться солнечного света или воздуха.
Пресытившись наконец едою, питьем и весельем, отправились почивать.
Мари-Луйс, вернувшись к себе, сказала Ерес Эпит:
— Дверь не запирай и сама старайся не заснуть.
И ночь расставила в своей тиши искусные силки…
В покоях царя вдруг поднялся невообразимый переполох.
Евнухи схватили в спальне у Мари-Луйс Нуанза Вараша.
Верховный военачальник, бывший еще под сильным действием выпитого вина, взбушевался.
— Но она сама позвала меня! — кричал он.
Из-за полога широкого ложа выглянула Мари-Луйс:
— Не лги, Нуанза Вараш! У меня в постели сам царь-солнце! А ты, бессовестный вор, явился сюда, чтобы выкрасть меня у царя!..
И рядом с ней действительно показалась голова Мурсилиса:
— Что за шум? Кто вор? Ловите вора!..
Утром жители Хаттушаша увидели на площади вздернутую на кол отрубленную голову Нуанза Вараша и очень удивились. А какой-то жрец все крутился вокруг кола и повторял:
— Гореть в аду твоей душе! Гореть в аду, притеснитель наш Нуанза Вараш!..
Мари-Луйс, увидев из окна на колу голову верховного военачальника хеттов, осталась довольна собой.
А Мурсилис тем временем еще досыпал в ее спальне.
Она подошла, склонилась над ним и подумала: «Эту тушу можно было бы удушить в один миг. Но страна хеттов с его кончиной ведь не умрет? Нет, бороться надо со всей их силой».
Очнувшись от своей думы, Мари-Луйс вдруг услышала храп и сопение Мурсилиса, и ее передернуло от чувства омерзения, от ужаса перед всем, что приходится выносить. Она прошла к Ерес Эпит, прилегла рядом с ней и спросила:
— О чем думает Наназити?
— Ждет твоего зова, великая царица.
И Мари-Луйс представила себе юного красавца — сына Мурсилиса. С каким бы удовольствием она увидела отрубленной и его голову. О, только бы Эпит-Анаит не лишила ее сил и не отняла бы у нее возможности прельщать этих сластолюбцев.