Таги-Усак с искренним удивлением посмотрел на нее. Догадка озарила его:
— Мне нравится твоя задумка!..
— Неважно, нравится она тебе или нет! — пожала плечами царица. — Хуже то, что, начиная или задумывая важное дело, я не ищу помощи и у Мажан-Арамазда. Если и обращаюсь к нему, то не движением души… Когда ты в последний раз видел моего супруга?
— В день отправления сюда.
Мари-Луйс верила, что Каранни очень тревожится и беспокоится о ней… Но ведь и она не меньше страдает… Человек должен быть богом, чтобы уметь увидеть затаенную в своей груди отраву, злой яд, черную кровь, жалкий страх и всю оборотную сторону своей сути. Но он не бог…
— Царственный супруг твой, — оторвал ее от раздумий Таги-Усак, — которому боги определили тысячу лет жизни — если верить богам, — поручил мне устроить твой побег.
Огромные, горящие огнем глаза царицы наполнились слезами. И от этого она стала еще прекраснее: «Неужто я еще нужна своему супругу? — с удивлением размышляла она. — Если да, то я откажусь исполнить его желание!..»
— Все готово к твоему побегу, божественная. Со мной есть еще люди в помощь.
Царица, словно не слыша его, подняла чашу с вином и пристально посмотрела на Таги-Усака. Тяжелым был этот взгляд, но не чуждым и не новым для Таги-Усака.
— За чистую и верную любовь!
— За чистую любовь! — поднимая и свою чашу, сказал он. — За чистую любовь!..
— И за моего супруга!
— И за здоровье престолонаследника Каранни!
Они молча пригубили чаши, глядя друг другу в глаза, словно не вино, а горение душ своих испивали.
Царица пила ничем не заедая. Взгляд ее постепенно мрачнел и делался все холоднее и холоднее. Вот она встала, волевая и гневная.
— Есть вещи, Таги-Усак, для людей столь низких, как ты, непозволительные. Не кичись моей любовью и не преувеличивай моей к тебе приязни. Благословляй своих богов, что я еще не вырвала твое сердце и не кинула его на съедение псам. — Она жадно вдохнула воздух и продолжала: — Не докучай мне своим присутствием, не береди душевную рану. Где и когда это видано, чтобы подобный тебе раб осмеливался касаться губ богоравной своей властительницы?! Моею дланью сносятся головы непокорных. Даже боги трепещут передо мной! Стоит мне пожелать, и я могу низвергнуть и почитаемого мною Мажан-Арамазда!..
— Пожалей себя, царица! — взмолился Таги-Усак.
— Стоит мне пожелать!..
Она медленно подошла к нише в стене, где было установлено глиняное изваяние бога-хранителя города Хаттушаша, взяла его в руки и грохнула оземь.
— Стоит пожелать!..
Изваяние разлетелось на множество мелких осколков. Мари-Луйс стала истово крошить ногами эти осколки.
— Вот так я живу! — раздув тонкие точеные ноздри свои, закричала она. — И такой жизни желаю! И что меня на это толкает, ведомо только мне одной.
Таги-Усака все содеянное повергло в ужас. Чужая здесь женщина, пленница, посмела разбить изваяние бога-хранителя Хаттушаша, их идола!..
— Остерегись, царица! — только и мог он сказать.
Она взяла его за плечи.
— Если богов множество, то ведь и тебе надо разрывать свое сердце на все это множество, жить под непосильным гнетом, исполнять все прихоти этого множества и денно и нощно. Нельзя так жить! Един бог! Только един бог нам нужен! И не какой-нибудь каменный идол в нашем дому, на которого мы взираем, но не верим в его истинное существование. Нет, этот един бог должен быть вознесен в небо на острие лука великого Гайка, должен существовать там, над нами, вдали от человечества, от всего живого, обитающего в этом проклятом мире! В далекой дали даже чудище представляется прекрасным и неправый правым. Вот такого я желаю!
Таги-Усак со смешанным чувством восторга и ужаса взирал на царицу. Ее уста изрекали чаяния его души. Но вслух он снова повторил:
— Пожалей себя, царица!
Мари-Луйс показала ему жестом на дверь.
Таги-Усак приложился к ее руке и вышел.
Через два дня она провожала его как ассирийского купца.
— Скажи Каранни, что отныне у меня нет больше иных врагов, кроме самой себя. А от себя деться некуда. И поведай обо всем, что видел и слышал здесь. Только об этом!.. В добрый путь!
Таги-Усак поспешил покинуть Хаттушаш.
Страна хеттов была охвачена тревогой. Каранни совершал набег за набегом на их Верхнюю провинцию. Армянская конница наводила ужас.
Царь Мурсилис все чаще обнаруживал перед Мари-Луйс свое раздражение. А она все больше разжигала его воинственность. И добивалась немалого.