— Благодаря вашей «неге и холе» я осквернена и раздавлена. Ни ты, ни твой муж, так и знай, больше не увидите своего Хаттушаша!.. И на троне вам тоже никогда больше не восседать!
Пленница бросилась в ноги Мари-Луйс со стенаниями:
— О, мстишь за себя! Бессердечная, жестокая тигрица!
— Да, мщу. Не просто за себя, а за оскверненную душу свою, за надругательство, за боль и страдания моей родины, причиненные твоим царем! Я просто не вправе забыть об этом.
— Но ты же расточала моему супругу такие ласки, изображала такую влюбленность?!
— Да, расточала, да, оскверняла свое тело. Но все это с целью обмануть его, одурачить, заставить вступить в бой с армянским войском. Я знала, что только такой ценой добьюсь его погибели и нашей победы! А ты, ты думала, мне нужен твой Мурсилис?.. Ха-ха-ха!.. Нет, милая. Я шла к своей цели после вашего вероломства в Нерике! Это я уничтожила вашего верховного военачальника! Я отравила моими ядовитыми стрелами…
Мари-Луйс оборвала себя. Не стала говорить, что и сына ее, Наназити, убила она. Бог с ней, и без того уже повержена. Перевела речь на другое, обещала содержать до конца жизни в полном благополучии и с должной почтительностью.
Про себя Мари-Луйс с горечью подумала, что в последнее время получает какое-то даже удовольствие от своей жестокости…
Почувствовав вдруг усталость, она отошла от распростертой на полу хеттской царицы и, распорядившись, чтобы пленницу накормили, дали хорошего вина и вообще были бы предупредительны, удалилась.
Мари-Луйс зашла и к женам хеттских военачальников. Те встретили ее льстивыми улыбками, земными поклонами, вознесением молитв, чтобы боги хранили их нынешнюю властительницу. И это, надо сказать, было омерзительно. Вчерашние гордячки сегодня стелились, как рабыни. Неужели только ради того, чтобы выжить?.. Любой ценой жить дальше и вкушать земные радости?..
Мари-Луйс повелела раздать всех этих женщин — а их было не менее тысячи — армянским воинам в качестве добычи.
Военачальников она при этом предупредила:
— Вы на этих пленниц права не имеете. Запомните твердо. Я передаю их воинам, пусть владеют ими как знают.
Вечером Мари-Луйс велела привести к себе хеттскую царицу. Та явилась разряженная, вся раскрашенная, с оголенной грудью. И Мари-Луйс отметила, что она еще довольно хороша и не потеряла свежести. Это почему-то вызвало в ней зависть.
Ерес Эпит принесла пива.
Царица предложила пленнице сесть и подала ей кубок. Медленно потягивая пиво, Тагухепа заговорила и уже не могла остановиться, хотя Мари-Луйс почти не поддерживала разговора, все разглядывала ее, вспоминая юного Наназити, отмечала, что он был очень похож на мать. Тоже красивый… «Но, боги, как она болтлива, эта Мурсилисова жена!.. И зачем она тут?.. Ах, да! Я ведь сама ее пригласила. И теперь надо ее слушать? Словно не она, а я — пленница!.. Нет, я свободна, я могу сама распоряжаться собой, своими желаниями! Нет ничего превыше свободы личности. Я свободна от мужа, от богов и даже от самой себя!..»
И Мари-Луйс вдруг резко оборвала разболтавшуюся пленницу:
— Не забывайся, Тагухепа! Ты очень уж разошлась. Тебе следует быть поскромнее!..
— О великая царица армянская! — запричитала та в ответ. — Я на миг запамятовала, что отныне мой удел — жалкий плен и безвестность!.. О боги, может, я когда недодала вам жертвы, что вы так покарали меня?! О всеславная Иштар, не я ли ежегодно приносила тебе в жертву безвинного младенца?! За что же ты меня покинула!..
Мари-Луйс, не испытывая к ней ни капли сострадания, резко сказала:
— Принесение человека в жертву — страшнейшее зло. Именно за это вас, хеттов, и постигла кара, потому вы и пали под натиском моего отважного супруга!..
— Это же священное, угодное богам дело — принесение им в жертву человека?! — удивилась пленница. — Кто же может запретить?..
— Я это запретила!
— Ты?.. Царица запретила?!
— Я!..
— Не какая-нибудь простолюдинка, а ты, царица, само порождение богов?!
— Я, я!..
— О царица армянская! Поостерегись. Человек — ничто в сравнении с богами. Как же можно пожалеть какого бы то ни было человека, если богам извечно угодна такая жертва?.. Бойся гнева всевышних.
— Опасность в ином. Ты совсем недавно видела ее воочию, когда погибало войско твоего супруга.
— О боги, выходит, страна моя повержена?!
— Конечно, — спокойно сказала Мари-Луйс, — ты же знаешь это…
Вошел Таги-Усак. Он явно хотел что-то сказать, но присутствие пленницы и смутило, и удивило его. Зачем она здесь? Похоже, мирно беседуют… Странно, что может связывать этих двух женщин?