Арбок Перч побледнел.
— Не жизнь ли мою попросишь взамен?.. Я готов и ее отдать, только молю тебя, царица, не теперь, ладно?..
— Ты должен быть со мной в моей войне с богами! Сейчас не отвечай. Я призову тебя, когда настанет час!..
Арбок Перч уехал и увез с собой хеттку Ерес Эпит.
Мари-Луйс возвратилась из паломничества в священную обитель бога Угура.
А спустя два дня армянское войско покинуло Нерик и пустилось в путь к столице, отяжеленное всем, что было отбито и захвачено у хеттов: и вещами, и скотом, и пленниками, которых не успели или не захотели распродать.
После паломничества Мари-Луйс казалась еще более опустошенной. Близость с супругом потеряна навсегда. Еще при первой встрече после возвращения из плена, когда жена решительно отстранилась от него, Каранни попытался, и не раз, сломить ее упорство, но Мари-Луйс твердо стояла на своем. А ему было особенно удивительно и даже больно, что по отношению к Нуар она проявляла откровенную и вполне искреннюю заботливость…
Снегу навалило по колено. Погода стояла суровая, морозная. С моря дул ледяной ветер. Пленники, спасаясь от него, зарывались в снег. Те, кого не удавалось поднять и погнать дальше, так и оставались в снегу.
Таги-Усак неотступно был при царице. Следил, чтобы она случайно не уснула и не упала с колесницы. То и дело плотнее укутывал ее меховыми шкурами поверх шубы.
Первым на их пути было селение Биатарич.
Вечерело, но весь народ вышел встречь войску-победителю с хлебом и вином. Несколько девчушек-подростков наигрывали на свирелях.
Таги-Усак приглядел хижину поприличнее, где царица могла бы передохнуть. Обиталище было устроено в каменной пещере. Вход в него узкий. Внутри темно и дымно, но тепло. И ребятишек полно, мал мала меньше: одеты в козлиные шкуры и узкие штаны. У женщин круглой формы головные уборы обшиты клыками и зубами разных животных. Земляной пол устлан войлоком и паласами.
Хозяин дома, белоголовый и белобородый человек, бросился в ноги знатной гостье.
— Да будь благословен бог гостеприимства, бог Ванатур, одаривший великим счастьем меня и мой дом! Милости прошу, великая царица! Милости прошу, божественная! И я, и весь род мой — твои верные слуги! Да прибавит тебе силы огонь моего очага!..
Царицу усадили на пышно взбитые цветистые подушки, и все, от мала до велика, встали рядком, готовые исполнить любую ее прихоть, любой приказ.
Перед гостьей поставили все, что имели. Увидев такое обилие съестного, она помрачнела. Вспомнила, что здешние горские племена, живя в страхе перед богом Ванатуром, готовы отдать любому гостю все до последнего. Откуда такое и зачем? Неужели эти люди навечно осуждены жить в страхе перед богами? Несчастные. Они ни телу своему и ни душе не хозяева. По-ихнему, все от богов — и скупые радости, и обилие бед…
Вспомнилась давняя история. Таги-Усак положил как-то ей к ногам жертвенную телку, белую, как первый снег, и сказал:
— Да будет отныне жертвой твоею только скотина, божественная царица!
Она тогда спросила:
— А почему всего одна телка приносится в жертву?
— Потому, что я хочу, чтоб мы имели впредь и почитали одного-единого бога! — ответил астролог…
Дело было на берегу Евфрата. Она с удовольствием ела изжаренное на вертеле телячье сердце и с нескрываемой симпатией и нежностью смотрела на Таги-Усака…
— Это ты бог, о человек! Ты! Потому что в тебе, в твоем лице я вижу созидателя, создателя! А о богах мы только грезим. Будь ты единственным богом, человек! Только ты!..
Хозяин дома ползком приблизился к Мари-Луйс:
— О божественная царица, отведай хлеба-соли в обители раба своего!..
Огонь воспоминаний разгорался, и Мари-Луйс слышала лишь голоса минувших дней…
— Вспомните, боги, я тогда была очень опечалена: пропал мой любимый бычок. Он был такой же игривый, как Евфрат. В то время я избегала соблазнов, и тех, которых избегать, как стало понятно позже, не следовало. Боялась погрязнуть во грехах… Как же все это было глупо. Я боялась даже чужих запахов, доносимых до меня чужедальными ветрами. Боялась мужских взглядов. Всего боялась… И вы, боги, в той моей безысходности словно вселились в меня. И от вас наливались мои груди… Кто тогда сказал, и не раз повторил, чтобы я остерегалась и не стала бы жертвой самопожертвования?.. Кто так сказал?.. Может, потому так и повернулась жизнь и потому я в себе ищу себя?.. Вода и пламень в одной чаше несовместимы. Во всяком парном сопряжении побеждает преобладающая сторона… Всяк, читающий мысли другого, сильнее…