О женитьбе царя Петра Алексеевича на Евдокии Лопухиной, в отличие от других царских свадеб, практически ничего не известно, кроме даты. Отсутствие источников заполнили красивые легенды, растиражированные версии из упомянутого романа Алексея Толстого «Петр Первый» и снятого в 1937 году по его мотивам фильма. Писатель стремился угадать характеры царя и царицы, показывая, как царь Петр, вынужденный согласиться на свою собственную свадьбу под нажимом матери, снисходительно успокаивает боящуюся всего на свете невесту… Царица Евдокия если и запоминается, то картиной совместной трапезы молодых, делящих «куря» после свадебного пира. Кстати, верная деталь, основанная на описании обрядов других царских свадеб, когда пир завершался посылкой молодым блюд со свадебного стола, включая неизменную жареную курицу… Вот как об этом написано в разряде свадьбы царя Алексея Михайловича и царицы Марии Ильиничны в 1648 году: «А после третьие ествы поставили перед царя и великого князя, и перед царицу и великую княгиню, куря жаркое, и большой государев дружка, обертев куря з блюдом, и с перепечею[4], и с солонкою, скатертью другою, отнес к сеннику»{60}.
Каждый этап в этом действе, начиная с приготовлений во дворце, украшения покоев и комнат, освящения еды и одежды, угощения молодых фряжским вином и приготовленным заранее хлебом с солью, имел глубокий смысл. Не говорим уже о самом церковном таинстве. Тот же глубокий смысл имел каждый шаг в шествии от брачного стола в Грановитой палате до сенника, где молодых оставляли одних. На следующий день после свадьбы царь отправлялся в «мыленку» со своими «дружками»; затем совершался обряд открытия покрова с невесты, исполнявшийся посаженым отцом с помощью стрелы, чтобы все могли впервые ее «царские очи видети».
Пир проходил радостно и весело и растягивался на несколько дней. Подавали лучшие блюда и заморские вина, то же фряжское вино, романею, ренское и другие изысканные сорта. На царицыном столе были еще и «жаркий» гусь и «жаркий» поросенок, а также любимое «куря» трех видов: «в калье с лимоны», «в лапше», «во щах богатых». Правда, царь Алексей Михайлович в свое время отказался от музыки сурн, труб и битья в накромы (барабаны), заполнявших шумными звуками пространство дворца весь второй день свадьбы. Вместо «труб и органов и всяких свадебных потех» он распорядился во время царских приемов и «столов», чтобы пели «государевы певчие дьяки… со всяким благочинием»{61}. Но царь Алексей Михайлович воспитан был в особом благочестии, и для него такой шаг представлялся разумным и логичным; во всяком случае, подданные всё приняли и одобрили, хваля царский «честен брак» и «веселие». Зная порывистый, веселый и даже буйный характер его сына царя Петра (которому тогда было примерно столько же лет, сколько и отцу во время первой свадьбы), вряд ли можно предполагать, что на его свадьбе тоже звучали песнопения из Триоди… Спустя год царь Петр будет пускать фейерверки в честь рождения сына, и это больше подходило его нраву.
Сочетание серьезного осознания своей царской миссии со стремлением к безудержным разгулам представляет одну из загадок личности Петра. Очень легко ошибиться, видя в каждом царском шаге государственный интерес и забывая, что Петр был еще и человеком со своими слабостями и страстями. В год своей свадьбы Petrvs, как он подписывался в письмах к матери — царице Наталье Кирилловне, прилежно занимался математикой, астрономией и артиллерийским делом, с увлечением записывал в тетради сведения о «мультипликации» (то есть умножении), знакомился с астролябией и осваивал навыки, необходимые для стрельбы из пушек{62}.
В его архиве осталась памятная записная книжка, где главными, всегда находящимися под рукой будут сведения о кораблях, бомбах, крепостях и фейерверках. Разделить с ним эти увлечения невеста из московских боярышень явно не могла, хотя и она интересовалась какими-то «зрительными трубками» (подзорными трубами?), купленными ей для развлечения, судя по материалам Оружейной палаты.
Живость царя Петра, уже знавшего силу своей власти, могла завести его куда угодно. И не этим ли объясняется скорое решение о царской свадьбе, принятое царицей Натальей Кирилловной? Так полагал, например, несостоявшийся сотрудник А.С. Пушкина в написании истории Петра Великого Михаил Петрович Погодин: «Царица Наталия Кирилловна думала, как бы остепенить сына, которому не сидится дома, который беспрестанно отлучается то туда, то сюда, знается преимущественно с иноземцами не нашей веры, ведет беспорядочную жизнь. Как же остепенить его, усадить на место?» Тогда и было выбрано самое простое и очевидное решение: «окрутить» или женить царя Петра, заключает Погодин: ведь «ему уже пошел 17 год»{63}. Однако скромный, домашний характер свадебных торжеств ничуть не отменяет их значимости ни для царя Петра, ни для подданных. Московское царство узнало имя новой царицы Евдокии Федоровны, и ее уже никогда не забывали, что бы дальше ни происходило с самим государством или с частной жизнью последней русской царицы.