После купания я облачилась в одежды, которые не брала с собой в Рим, что делало их новыми по ощущению. Я надела остававшиеся дома золотые украшения, не снимая медальона, подаренного мне Цезарем. Ему предстояло познакомиться и подружиться со всеми моими бусами и ожерельями.
Мы встретились в зале, предназначенном для приватных трапез, что позволило мне до прихода приглашенных устроиться на ложе, прикрыв ноги подолом своего платья. Угощения не подавали: мне не хотелось привлекать внимание к тому, что я ем, а что нет.
Первым пришел Мардиан – пополневший, в тунике с золотой бахромой. Он улыбнулся, поприветствовал меня и сказал:
– Собрание сразу по прибытии – это по-настоящему деловой подход. Я принес все отчеты…
– О нет, с отчетами повременим, – ответила я. – Я вникну в детали позднее, а сегодня просто поговорим в узком кругу о том, что произошло в Риме и в Египте за то время, пока мы не имели возможности обмениваться сведениями.
В дверях появился Эпафродит, как всегда роскошно одетый. Прежде его мрачную красоту подчеркивал малиновый цвет, теперь же оказалось, что в темно-синем он выглядит не менее великолепно.
Прибыли остальные. Аллиен – командующий четырьмя легионами, охранявшими город (Цезарь недавно добавил еще один), смотритель за сборщиками налогов, главный чиновник по пошлинам, главный казначей, главный жрец Сераписа, инспектор оросительных каналов. И само собой, несколько писцов.
Один за другим вельможи официально приветствовали меня. Они произносили фразы, предписанные этикетом, но по выражению их лиц и по голосам я понимала, что они искренне рады моему возвращению.
– Боги благословили меня, даровав благополучное возвращение, – сказала я. – Однако не меньшее благословение – это вы, приложившие столько трудов и усилий для сохранения и благополучия моего царства.
Я обвела взглядом всех собравшихся и решила, что предисловий хватит. Пора приступать к делу. Начать надо с события, безусловно, важнейшего.
– Вы слышали о том… о том, что произошло в Риме?
– Конечно, – ответил Мардиан. – Весь мир слышал об этом. Я думаю, даже кандаке в далекой Нубии знает о случившемся. Наверняка весть дошла и до Индии. Высочайший кедр мира пал, и его падение потрясло мир.
– Меня… меня там не было, – сказала я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос звучал ровно. – Но мне сразу же сообщили обо всем. Именно я распорядилась отнести Цезаря домой и передать в руки жены, Кальпурнии.
Я помолчала. Все взгляды были устремлены ко мне, и было ясно, что лучше самой сказать об этом сразу, чем потом отвечать на вопросы.
– Я присутствовала на похоронах, когда его… сожгли вместе с погребальными дрогами. Толпа на церемонии бесновалась и вела себя так, будто собиралась сделать Цезаря богом…
А потом? Я помнила пылающий огонь, дикие крики, темную ночь – но после них ничего, провал, пока я не оказалась на корабле. Но мои люди не должны этого знать, чтобы не усомниться в моих силах и душевном здоровье.
– Что касается дальнейших событий – что вы слышали?
– По нашим сведениям, управление текущими делами взял на себя Антоний, в качестве единственного консула, – ответил Мардиан. – Убийцы очень непопулярны в Риме, власти они не получили и, скорее всего, скоро покинут город ради собственной безопасности.
– А что слышно об Октавиане? – спросила я, не зная, насколько осведомлен Мардиан.
– Молодой Цезарь – Октавиан хочет, чтобы отныне его называли именно так, – немедленно покинул Аполлонию, чтобы заявить о своем вступлении в права наследования. Сейчас он, должно быть, уже прибыл в Рим.
Значит, он все же решился вернуться в это осиное гнездо. Признаться, я удивилась. Я-то полагала, что он будет выжидать и наблюдать с безопасного отдаления за тем, как повернутся дела.
– Молодой Цезарь?
– Ну да, так его теперь зовут – Гай Юлий Цезарь. Гай Юлий Цезарь Октавиан.
Это имя! Оно могло принадлежать лишь одному человеку! Это пародия! Прежде чем я успела сказать что-нибудь, заговорил военачальник Аллиен.
– Легионы приветствовали нового Цезаря, – сказал он. – Не все, конечно, но значительная часть. В этом имени есть особая магия, а солдаты хотят служить под началом своего старого командира. – Он помолчал и почтительно добавил: – Как и все мы.