Еще вскипает над долиной
Осенним солнцем небосвод,
Но треугольник журавлиный
Медлительно на юг плывет.
Боль
Нависла боль свинцовой тучей
С каймой кровавою вокруг.
И ты изрыт тоской летучей,
Многострадальный, нежный луг.
Раскрылся плащ ночной и синий
От леса и до камыша.
В твоей измученной пустыне
Теряется моя душа.
За ней, бредя стопой тревожной
В глухую ночь, в ночную тишь,
Ты, сердце, песнею острожной
Над осенью моей звенишь.
Память
«Далёко ты, но терпеливо
Моей покорствую судьбе.
Во мне божественное живо
Воспоминанье о тебе».
Ты отошла за травы луга,
В глухую осень, в камыши…
Расплескивает крылья вьюга
Над страшною тоской души
Прислушиваюсь к милой флейте
И к дальним шорохам сосны.
Жестокую печаль лелейте.
Мои отчетливые сны.
Я вижу в снеге лабиринта,
Где без дорог мои пути,
Краснеет кровью гиацинта
Твое последнее «прости!».
Ты не могла, ты истомилась
В слезах и бормотаньях встреч,
И отошла, и закрутилась
Змеею шаль вдоль смуглых плеч.
Я не виню, что ты, больная.
И уходила и звала.
И вся цветная, вся хмельная
С моих страниц ты уплыла.
Но не кляни и ты, что ныне
С губ помертвевших, ледяных
В часы растерянных уныний
К тебе слетает блеклый стих.
Мне кажется, что ночью каждой
И каждым утром, каждым днем,
Когда объят предсмертной жаждой
И смертным роковым огнем, –
Ты проплываешь надо мною.
Колебля тонкое копье,
Дразня минувшею весною,
Суля иное бытие.
Волна – я знаю – беспощадна
И снова не придет к камням,
Но тешиться мечтой отрадно
Изнеможденным берегам.
Пруд
Я в мир принес унылый цвет
Однообразный, скучный, серый
И милой девушки портрет
Я им писал, но с детской верой.
И луч желания проник
И разгорелся над работой
И окружен любимой лик
Таинственною позолотой.
И очи синие синей
Небесных, ангельских просторов,
И руки тонкие нежней,
Чем славословья горних хоров.
Но для меня портрет уныл,
Не вижу золота наряда;
Как два креста с глухих могил,
Два серых, неподвижных взгляда.
Так мрачный, молчаливый пруд
С его зацветшими водами
Нам кажет блеск и изумруд
Под золотистыми лучами,
Но, ослепленный, отойди,
Взгляни, коль ты отважно молод,
И там в пруду, в его груди,
Увидишь беспощадный холод.
Осенняя мелодия
Люси.
По обезлиственному саду
Мелькает красный сарафан,
Спешит меж яблонь за ограду
В речной затейливый туман.
И на певучем коромысле,
На двух крючках из серебра,
Качаясь в такт шагам, повисли
Два яркожелтые ведра.
Ах! Нет! Не выйти, как и прежде,
С реки с сияющим лицом,
На смятой, встрепанной одежде
Пыль не очертится кольцом!
И не мелькнет в тяжелых косах
Цветок пахучий жениха,
Не будет стадо на откосах
Щипать траву без пастуха!
И радость золотого взгляда
Задернет медленный туман;
По обезлиственному саду
Пройдет грустящий сарафан.
Прогулка
Посвящается Алексею Сидорову.
Леса недвижные тревожно
Обстали и спокойно я
Бреду поляной, осторожно
В траве минуя муравья.
Каким-то сновидением нежным
В измученном мозгу моем
Плывет мечта о безмятежном,
О драгоценном, о былом.
О, радости! Былые сестры,
Ушедшие в земную пыль!
Тоска вонзает в душу острый,
Жестокий, ледяной костыль.
И только с отдаленной дачи
Сквозь желтый, липовый вуаль
Над беспощадной неудачей
Рыдает жалобный рояль:
«In questa tomba». О, лелейте
Изысканную грусть, мечты!
Уродливая смерть на флейте
Покоит страшные персты.
И алебастровые пальцы
Играют зорю. Пой, пастух,
И бесприютного скитальца
Прими золоторунный дух!
Предчувствие
Томлюсь один в бору сердитом
В безлунную, глухую ночь.
Чу! Где-то прозвенел копытом
Конь, уносящий счастье прочь.