Выбрать главу

— Милостивый государь, вы нанесли мне оскорбление и я вызываю вас на дуэль. Или вы опять сбежите, как презренный трус? — Носик пимпочкой кверху задрал. — За вами выбор оружия. Стреляться будем немедленно.

Не. Нужно Наполеона в плен взять. Пуля она дура? А Суворов жив ещё? Повидаться бы со стариком. Будет что внукам рассказать.

— Ты знаешь, в чём сила, брат?

— А вам не брат, — взвизгнул мелкий курносый. Вот почему все курносые холерики. Этот вот. Император опять же.

— Ты знаешь, в чём сила … сестра?

— АнфуарЕ (enfoire) (сволочь)! Стреляться немедленно!

— Стоять! Бояться! — Это те двое упавших вскочили. Добрые. Добро должно быть с кулаками. Вот с кулаками и полезли.

— Потом со мной!

— Потом со мной!!! — этот повыше, в мундире каких-то пехотинцев. Зелёный мундир. Может, семёновец?

— Не верите в живучесть этого курносого? — улыбнулся им душевно Пётр Христианович. — Стойте, а вы про Д’Артаньяна читали? Там тоже трое. Достойные всё люди оказались.

— Дуэль. Немедленно, — напомнил о себе курносый. Ну, не хочешь, как хочешь. Не узнаешь, в чём сила. А Сила — она в … силе. Годы тренировок. Утренние пробежки в любую погоду. Учителя ещё правильные нужны.

— Хорошо, сударь. Раз вы не представились, то буду называть вас — Курносым. Так вот, господин Курносый … Раз вы меня вызвали, то, если мне моя старческая память не изменяет, то за мной выбор оружия. Я выдираю кортики. Прошу обеспечить. — Повернулся он к секундантам, должно быть.

— Кортики? Трусссс! Почему не на женских шпильках. ААА-ааа! — это граф ему на ногу наступил «случайно».

— Кортики. Через полчаса, умыться надо. Грех, убивать неумытым. Пошли вон, я спущусь сам. Зачем мне вас ещё спускать.

Порычали на языке Франсуазы Саган. Что-то про солнце в холодной воде. А нет, послышалось, просто, что холодно, хоть и солнце. Прорычали, но удалились. Так и не представившись. Кто их вежливости учил. Хотя, понятно. Дядька — француз. Чего там у Пушкина? «И в Летний сад гулять водил …». Ох, уж эти французы, ничему хорошему научить не могут наших детишек. Потом ещё Болонскую систему придумают. Болонь? Где это? Разрушить пока не поздно?!

Брехт Иван Яковлевич присел на скамью эту безразмерную и задумался. Убивать детей не хотелось. Местная новгородская золотая молодёжь. Папа у мелкого начальник, стало быть. Только с начальством ему сейчас и «необходимо встречаться». Потому и кортики. Пуля дура. То ли он убить может. То ли его — случайно. Не хотелось случайно умереть. А вот интересно, где-то читал Иван Яковлевич, что Пушкин тридцать семь раз дрался на дуэлях. Почему только один раз попали, да и то только ранили? Все мазилы здесь такие? Сабля? Так можно перестараться и отрубить чего важное. Кроме того, не был уверен Брехт в том, что справится. Его никто фехтованию не учил. А вот кортики, это совсем другое дело. Это же почти те же кинжалы или ножи. А вот этому его пять лет Светлов учил. Узнать бы, хватило времени Кате с детьми добраться до Спасска и смог ли Иван Ефимович переправить их в Америку. Ну, отсюда из глубины веков теперь не узнать. Только надеяться оставалось.

Итак. Кортики. Был у Брехта в будущем кортик, нет, не те игрушечные висюльки, что у современных офицеров морских висят. У него была копия кортика Нахимова. Там лезвие почти полметра. Целая сабля, вернее, меч маленький. Плохо. Он не умеет фехтовать. Или умеет? Как вот определить? Синий порошок съел не весь. Про детство и юность почти ничего не помнит, а ведь учат фехтовать именно в юности.

О-хо-хо. Ладно. Надо идти на дуэль. А умыться же хотел. А ещё бы принять ванну. Выпить чашечку кофе.

Событие семнадцатое

— Ах, с какой странной шпагой Вы заявились на дуэль!..

— Это лом, сударь!

Нас утро встречает прохладой, Нас ветром встречает река. Кудрявая, что ж ты не рада Весёлому пенью гудка?

Гудка не было. Как бы вместо «гудка» зарифмовать петуха? Петухи орали. И не один, несколько сразу и по очереди. Да, и без очереди тоже орали.

Кудрявая была. Стояла красивая девушка со слезами на глазах и сквозь слёзы эти то умоляюще, то зло, карими глазами на графа «прожигала». Приехали на излучину Волхова. Народу. Тьма. Один Витгенштейн без зрителей и секундантов. Правда, дормез Платона Зубова народ впечатлил. Шепчутся, стоят, пальцем посиневшим показывают. Не культурно же. Хотя, их француз учил. Им можно.

полную версию книги