— Что будет в случае провала? Меня отправят на фронт? Вот это меня нисколько не страшит… — Соколов бросился к Джунковскому, оторвал его от земли и закружил, только генеральские ноги летали по воздуху. Наконец поставил на землю и весело произнес: — Пойдем в дом, Владимир Федорович, выпьем за благополучное избавление царской семьи от позорного заточения. Ура!
Джунковский остудил пыл гения сыска:
— «Ура» будем кричать, когда царственные узники окажутся в Германии или лучше в Англии. А теперь следует серьезно обдумать наше дело…
Часа полтора стратеги обсуждали различные варианты смелого плана, но, не зная деталей содержания царской семьи, они шли как бы на ощупь.
Наконец Джунковский сказал:
— После обеда, по древнему обычаю, положено вздремнуть, — и ушел в спальню.
Соколову осталось одно — ждать сигнала от Горького. Ожидание для гения сыска всегда было мучительным. Он тихо задремал, сидя в глубоком кожаном кресле.
Через час затарахтел телефон. Горький проокал:
— Вам назначено свидание на сегодня, в девять вечера. Подъезжайте к дому под номером девяносто, что на Фонтанке.
— Большое спасибо, Алексей Максимович! — бодро сказал Соколов.
Смелый план
Полковник Носов оказался высоким, хрупким человеком лет сорока. На узком лице выделялись крупные темные глаза, на мир взиравшие с глубокой печалью. Подобно Джунковскому и Соколову, он был преображенцем. Полковое братство роднит. Носов прямо сказал:
— Я Керенского с его недоумками люто ненавижу, так как они — погубители России. Я монархист и этого нигде не скрываю.
Соколов охотно согласился:
— Нашему народу нужна крепкая власть, власть царя. Причем этот царь должен быть грозным, владыкой всех пространств и всего живого. А слюнтяев, демократов, интернационалистов, кокаинистов, гомосексуалистов и прочую рвань наш народ не приемлет. Уж так устроен русский человек: ты его вначале напугай, а уж потом окажи ему милость, не казни. Он должен чувствовать твою волю, твою власть. Тогда человек в тебя поверит, восхитится твоей силой, пойдет за тобой, куда прикажешь, — хоть весь мир воевать, хоть столицу на гнилом болоте строить.
Носов горячо продолжал:
— Я добивался только одного — порядка во всем. Работать фельдъегерем без должной дисциплины — все равно что фармацевту лекарства составлять с завязанными глазами. Мой корпус был хорошо отлаженным механизмом. Но пришло к власти Временное правительство, и начались беды: у нас были три авто, два отобрали вовсе, а для третьего с трудом выбиваем бензин, порой хожу на поклон к самому Керенскому. Денежное довольствие сделали нищенским, семьи кормить не на что, а у меня двое, простите, маленьких детишек. На что жить? С кистенем на дорогу выходить? Штат сократили втрое, вот и приходится дежурить ежедневно по двенадцать — пятнадцать часов. Но главное, что меня возмущает, — Керенский смеет упрекать нас, — и голосом Верховного главнокомандующего выкрикнул: — «В трудный час, когда родина собирает последние силы для решающего удара, вы, фельдъегери, от фронта прячетесь!»
Соколов рассмеялся:
— Похоже!
— Порой я забавляю своих знакомых, речи произношу голосом а-ля Керенский, все со смеху умирают, говорят: не отличить от оригинала.
— У вас талант!
— Я целый год под командой генерала Краснова провоевал, Георгием награжден, сам государь вручал, тяжело ранен — у меня осколок в спине застрял, — а Керенский…
Соколов решил наконец прервать этот страстный монолог:
— Александр Дмитриевич, пока что передо мной задача стоит скромная: мне надо с глазу на глаз пообщаться с государем.
Лицо Носова вытянулось от удивления.
— Во-от оно что! «Скромная»! Легко сказать… Мне Горький по телефону этого не говорил.
— И правильно сделал: телефоны научились подслушивать.
— И как вы, граф, хотите осуществить ваш план?
— С вашей помощью, Александр Дмитриевич.
Носов надолго задумался. Он уперся руками в парапет и следил взглядом за игрой мелкой ряби Невы, потом перевел взгляд на Соколова, медленно выговаривая слова, спросил:
— Цель этой встречи? Ведь в случае чего с меня голову снимут.
Соколов решительно ответил:
— Врать не привык, дорогой однополчанин! Я задам государю единственный вопрос: чем могу быть ему полезен?
— А если государь попросит вашей помощи в организации побега?
— Разумеется, сделаю все, что в моих силах. Себя, во всяком случае, жалеть не буду.