Выбрать главу

— Что за религия? — спросил Игнатов.

— Экуменистическая, — пояснил инок. — Смесь всего, где православию последнее место отводится.

— Это не новое дело, — сказал Меркулов. — Мне тут попалась книжка одного философа девятнадцатого века, француза Балланша. Он открыл провиденциальный смысл революционных потрясений в истории человечества и пришел к выводу, что кризисы являются в одно и то же время искуплением и испытанием, что человечество таким путем идет к более совершенному состоянию. К палингенезису. То есть к сотворению нового человеческого рода. Следовательно, все потрясения — благо. И взрывы в Америке тоже. Разумеется, благо это особого рода, выгодное тем, кто устраивает эти революции и кризисы. Отсюда и экуменизм вытекает. Собственно, всё вытекает: и религия, и политика, и культура, и экономика.

— Ничего не понял, — проворчал Иерусалимский. — Палин…генез какой-то. Майонез-полонез. Проще надо быть, к земле ближе.

— Можно и проще, — улыбнулся Меркулов. — Есть ветхий человек, библейский, и есть новый. Вот вы себя к кому относите?

— Ну-у, к ветхому, — ответил Иерусалимский. — Стар уже.

— Дело не в том, библейский человек — Божий. Новый — от дьявола. Он его лепит, лепит изо всех сил, уже на протяжении многих тысячелетий, а вылепить всё не получается. Это я вам как скульптор говорю. Душу в него вложить не может. Впрочем, новому человеку душа-то и не нужна. Зачем? Лишний орган. Вот и сейчас стараются слепить как можно больше «новых». Через потрясения.

— Это вы на «новых русских», что ли, намекаете? — спросил мой знакомец-крепыш, Коля-Камнерез.

— Новое тогда сильно и благостно, когда оно нравственно, — ответил ему Меркулов.

— Согласен, — поддержал скульптора Котюков. — Без нового нельзя, выбора тут нет, иначе ход истории остановится, но в сути своей оно должно работать не на время, а на вечность. Время — мишура, вечность — всё.

Мне удалось протиснуться к Даше, которую я наконец-то обнаружил неподалеку. А вот Павел куда-то делся. Еще когда мы входили в трапезную, нас раскидало в разные стороны.

— Ну, как ты? — шепотом спросил я. — Не скучно?

— Тс-с! — ответила она, приложив палец к губам, будто я оторвал ее от интересной лекции. И вообще она какая-то странная была, неузнаваемая. И ничего не ела.

— Хочешь, я украду тебе хотя бы апельсин? — предложил я. — Или пойдем по теплоходу прогуляемся? Там, внизу, есть кают-кампания, бар.

— Нет, здесь постоим, — мотнула она головой. — Никуда не надо.

«Хорошо, — подумал я. — Здесь, так здесь, главное — вместе».

А за столами, там временем, продолжалась «перекличка».

— …Не надо нам вообще ничего нового, — говорил Иерусалимский. — И реформы никакие не нужны, глупость это. Ежели на корабле, во время плавания, ремонт делать, так он потопнет. Так, что ли, Тарас Арсеньевич?

— Дурак ты, Петр Григорьевич, — ответил ему капитан, что-то пережевывая. — А если тебя обстоятельства застали после шторма в море? Пробоина, скажем. До дока тянуть? Не дойдешь, на дно ляжешь. Латать надо дыру, пока не поздно.

— Аллегория понятна, — сказал «мэрский деятель». — Дыр у нас на нашем государственном корабле много, это верно. Но ждать порта-приписки некогда, нужно всем вместе навалиться. Хором.

— Хором петь полезно, — заметил Котюков. — А для каждой дырки свой специалист требуется. Вот вы кто по профессии?

— Я-то? Инженер-гидролог, — ответил «мэрский деятель».

— А почему же тогда в правительстве Москвы культуру курируете?

— Его туда «посадили», — засмеялся писатель. — И поливают из леечки, чтобы не засох.

— Вот-вот, так у нас везде, — продолжил Котюков. — Врачи на рынках петрушкой торгуют, учителя за шмотками в Турцию гоняют. Книги пишут парикмахеры и бывшие милиционеры, а в Думе артисты заседают. Оттого и бардак, нет порядка. Человек хлебное место ищет, а не работу по душе.

— Позвольте, а зарплата «по душе» какая? — заявил кинорежиссер. — Это ведь тоже учитывать надо. Слёзы, а не заработок. Даже я не могу свой фильм три года снять. Культура гибнет. И гидрология тут не виновата, просто идей нет. Сплошные кальки с Запада.

— Куда ж они делись, идеи-то? — спросил Меркулов. — Вот я ими не обделен. Смотреть надо шире, глубже — и увидите. В одном только прошлом России огромное богатство. На сто лет вперед хватит. Не надо идеи вымучивать, стоит лишь обратиться к одному Сергию Радонежскому.

— А молодежь поймет ли? — усмехнулся писатель. — Им ведь чупа-чупс подавай, сладенькое. Что им Сергий? Они и не слышали про такого. Не знают даже, кто Великую Отечественную войну выиграл, говорят, вроде бы немцы. Потому что живут лучше.