Я никогда не делал этого раньше. Никогда не было причин или желания. Терра лежит передо мной в полуобморочном состоянии. Несмотря на лунный цвет ее волос, ресницы у нее угольно-темные, отбрасывающие тени на щеку, когда она поворачивает голову к каменной стене. Ее спина превратилась в сплошное месиво, даже после того, как я вымыл истерзанную плоть, которую Акслан располосовал.
Тонкие и толстые линии пересекают то, что когда-то было идеально гладкой поверхностью бледной плоти цвета слоновой кости. Я смотрю вниз на красные отметины, ее кожа содрана по бокам и загибается вверх и наружу, на кровь, все еще сочащуюся из них, когда я укладываю ее на жалкое подобие кровати в ее комнате. То есть, если комнату размером с один шкаф, в которой нет ничего, кроме маленькой кроватки, тумбочки и нескольких других небольших предметов мебели, сдвинутых вплотную друг к другу, можно считать «жилым помещением».
Мои губы кривятся от отвращения, когда я еще раз окидываю взглядом затемненное пространство. В последний раз, когда я был здесь, я был так сосредоточен на ней, что даже не подумал об этой пыльной лачуге.
Я подавляю желание разгромить это место, сорвать дверь с петель и разрушить стены. Гнев скручивает мои конечности, и я обнаруживаю, что мои пальцы сжимаются в кулаки, когда я сдерживаю себя, чтобы не причинить боль тому, кто подо мной, в своей вспышке гнева.
Опускаю взгляд, провожу глазами по мягкому изгибу ее щеки. Затем ложусь на нее сверху.
Пружины кроватки сжимаются, громко скрипя, когда я закидываю одну ногу на обе ее и сажусь на корточки, держась немного выше нее, чтобы не навалиться на нее своим весом. Не тогда, когда ей больно. Моя маленькая смертная даже не вздрагивает — как будто она не слышит скрипа кровати, как будто она едва чувствует, что я возвышаюсь над ней.
Вдыхая, я закрываю глаза и представляю её такой, какой она была на арене. Разжимаю одну руку и другой тянусь к ремню. Кожа легко соскальзывает с петель моих брюк, и когда я развязываю шнуровку, мой член вырывается наружу.
Возбуждение скользит под моей плотью. О, как она свирепо смотрела на нас троих. Как ее обвиняющий взгляд устремился на Руэна. Возбуждение пробегает по моему члену, когда я сжимаю его в кулаке и на мгновение замираю. Руэн. Мои мысли темнеют от ярости.
Нет. Я качаю головой и усиливаю хватку у основания своего члена, переключаясь обратно на нее. Как она выглядела. Разъяренная королева. Она практически светилась обещанием возмездия и не сопротивлялась, но и не боялась. В ее глазах не было страха, когда ее заковали в цепи и поставили на колени. Когда ее тунику и перевязь разорвали и срезали.
Я открываю глаза, обнаруживая фигуру под собой. Мой взгляд останавливается на свежих ранах у нее на спине. Я проглатываю стон, когда мой кулак поднимается вверх, а затем опускается обратно. Вверх и вниз. Снова и снова. Голод скручивает меня изнутри. Желание. Войну добра и зла я никогда не вел. Я всегда на стороне тьмы и презрения. Боль и огонь. Здесь гораздо интереснее — она мне гораздо интереснее, чем кто-либо из тех, кто был до нее.
Моя рука скользит по члену, достигая головки и обхватывая себя, когда я сжимаю один раз, а затем начинаю спуск. Я смотрю на отметины, которые, я знаю, скорее всего, останутся шрамами. На таком хрупком теле, как у нее…
Я стискиваю зубы, когда волна освобождения поднимается во мне. Слишком рано. Этого недостаточно. Туман застилает мне зрение — и тут же исчезает в мгновение ока. Контроль. Я теряю контроль.
Звуки шипящих голосов эхом отдаются в моей голове. Вопросы. Мысли. Любопытство. Они хотят знать о ней. Они хотят знать, почему она так меня завораживаем. Я бы тоже хотел. Тем не менее, я отталкиваю их мысли, резко и грубо приказывая замолчать.
Позже, я обещаю своим фамильярам. Они тут же отступают, и я снова могу сосредоточиться на женщине подо мной.
Если бы я взялся за этот хлыст, ее кожа не была бы разодрана так сильно. Моя свободная рука зависает сбоку от ее позвоночника, где особенно жестокий удар плетью распорол ее кожу, обнажая мышцы под ней. Акслан мог бы действовать жестче, мог бы разрубить ее до костей, но он этого не сделал. Небольшое милосердие.
Я бы не проявил милосердия. Но я бы заставил её наслаждаться каждым мгновением. Хриплый стон застревает в горле, когда оргазм вновь обрушивается на меня. По позвоночнику проносится молния. Член дергается в ладони, кожа натягивается. А она всё так же не двигается. Ни бодрствующая, ни спящая — застывшая где-то посередине.