Прерывисто дыша, когда он тянется ко мне, я отстраняюсь от него. Регис замирает. Не надо. Мне хочется закричать на него. Не смотри на меня так, как будто это тебе больно.
Поднося ладони к лицу, я сильно тру ими щеки, натягивая кожу, пока мои руки не достигают линии подбородка, а затем полностью опускаю их. Я позволяю им свисать по обе стороны от меня, пока смотрю в пол, пытаясь найти в себе хотя бы крохотную унцию прощения. Все, с чем я сталкиваюсь, — это изуродованное чувство предательства, которое эхом отдается в глубине моего некогда цельного сердца.
Мне не было настолько больно, даже когда Руан предал меня, когда он сдал меня Богам за проявленное неуважение, с глупой надеждой, что сможет избавиться от меня угрозами. Но тогда между нами не было ничего — ни отношений, ни правды, ни понимания. Регис же — это единственный друг, мой самый первый и самый старый друг, который знал обо мне всё с самого начала.
Боль от его слов засела у меня в животе, как острые, зазубренные камни. Каждый вдох заставляет их вонзаться в мои внутренности, вновь открывая раны, прежде чем они успевают закрыться благодаря моему невероятно быстрому исцелению. Это новый вид агонии, который с течением времени причиняет больше боли, чем становится лучше.
Регис пытается снова. — Эта миссия стала слишком опасной, — говорит он, и выражение его лица и то, как он, кажется, не может сохранять невозмутимый вид, демонстрируют, насколько трудно ему сдерживать свое чувство вины.
— Миссия? — Я повторяю это слово, качая головой. — Ты все еще не понял?
Он морщит лоб. — Что понял?
Я скалю на него зубы. — Нет никакого гребаного задания, Регис, — огрызаюсь я. — Прошли месяцы, а клиент даже не назвал нам цель! — Мое дыхание становится тяжелее и быстрее. — Ты никогда не задумывалась, почему так долго? Это потому, что нет цели. Все это было проверкой с самого начала. — Это единственное, что имеет смысл. — Офелия…
— Ты думаешь, Офелия обманула нас? — Регис смотрит на меня в шоке.
— Не нас, — уточняю я. Больше нет никаких «нас». — И она не обманывала — она проверяла. Это то, что она делает. Офелия никому не доверяет, даже своему самому ценному имуществу и своим протеже. — Может быть, мне следовало перенять эту черту у нее.
— Если ты думаешь, что цели нет, тогда какой смысл оставаться в Академии?
Вопрос Региса небезоснователен, но, в конце концов, мне не приходится выбирать. — Кто может сказать? — Я пожимаю плечами. — В конце концов, я всего лишь слуга, исполняющая прихоти Офелии.
— Ты же на самом деле в это не веришь, — мгновенно отвечает Регис, и это вызывает у меня взрыв смеха.
— Разве нет? — Возражаю я. — У меня кровавый контракт, Регис, или ты забыл этот факт?
— Она никогда не обращалась с тобой как с настоящей слугой, — огрызается Регис. — Она воспитывала тебя как собственную дочь.
— Нет. — Мое отрицание горько и полно яда. Может быть, когда-то было время, когда я тоже в это верила. Когда я хотела верить в это каждой клеточкой своего существа. Печальная вещь о реальности и фантазиях, однако, заключается в том, что некоторые вещи не могут стать реальностью от простого желания. — Я не ее дочь. Я никогда не смо гу быть ее дочерью. — Я произношу эти слова столько же для себя, сколько и для него.
Ни одна мать никогда не превратила бы свою дочь в монстра, каким Офелия ожидала меня видеть с самого начала наших отношений.
Я встречаю взгляд Региса, позволяя всему этому исчезнуть. Боль. Обида. Даже гнев. Ничто из этого мне сейчас не поможет. Это бессмысленно. Так же, как и наши отношения. Так было всегда. Он предупреждал меня в самом начале, а я просто не слушала.
— Что ты говорил, когда мы были детьми? — Я прикусываю язык так сильно, что ощущаю вкус крови. — Тогда, когда мы все еще тренировались, и ты ненавидел меня и тот факт, что в моих жилах течет кровь Богов? — Он вздрагивает, точно зная, о какой встрече я говорю.
Он стоял надо мной с мечом в руке, с которого капала моя кровь. Потребовались месяцы тренировочных испытаний, чтобы он увидел во мне нечто большее, чем очередное напыщенное дитя Богов. Почти два года ушло на то, чтобы отбросить коварные оскорбления и не раз спасать задницы друг друга, чтобы я почувствовала, что мы преодолели пропасть между ненавистью и дружбой.
Теперь я стою здесь, наблюдая, как горит этот мост, а дым поднимается от его остатков, заполняя мои легкие и душа меня. И вот он стоит, держа в руке спичку, которая все это зажгла.