— Тебе следует уйти, — говорю я, даже когда ложусь обратно на матрас, который провисает в большинстве мест. Контур кинжала под ним практически впивается мне в бок. — Я сомневаюсь, что они хотят, чтобы ты был здесь, чтобы заботиться обо мне после… — Я позволяю своим словам затихнуть. В его глазах нет ни искорки, ни отблеска, которые опровергали бы то, понимает ли он, что я имею в виду, но я знаю, что он понимает. Как бы мне ни было неприятно признавать это — даже молча про себя, — мы с ним похожи. Оба оказались в ловушке, нам больше некуда идти, и мы понятия не имеем, как исправить пустоту, ноющую в груди.
Я снова вздыхаю, дыхание застилает мне лицо. Горячий. Холодный. Горячий. Холодный. Я больше не могу вспомнить, кто я такая. — Просто… уходи, — наконец говорю я ему. — Со мной все будет в порядке. — Надеюсь, я не лгу.
Но Теос не уходит. Он не говорит ни слова, когда отталкивает меня назад, еще дальше к стене, не толкая меня так далеко, чтобы моя разодранная спина касалась ее, пока на краю промокшего матраса не остается свободного места. Пространство для него, осознаю я мгновение спустя, когда он снимает ботинки, а затем наклоняется, протягивает руку за спину, сжимает ткань своей туники в кулаке и стягивает ее через голову, бросая на грязный пол, казалось бы, без раздумий.
Я кладу руку на его обнаженную грудь, когда он забирается в кровать рядом со мной, отстраняясь, когда я смотрю на него, разинув рот. Все мысли о сне отодвигаются, не далеко, но ровно настолько. — Что ты делаешь?
Его переливающиеся золотые глаза останавливаются на мне. Однако вместо ответа взгляд Теоса скользит по моему лицу к горлу, а затем дальше. Он останавливается над свободной туникой, в которую я не помню, как переодевалась, но, должно быть, каким-то образом переоделась, потому что как еще она могла бы на мне выглядеть? Я опускаю взгляд, следуя за его взглядом, и обнаруживаю, что мои соски выступают на фоне ткани. Их очертания отчетливо видны без моих бинтов.
— Я не в настроении… — Начинаю я, но тут же замолкаю, потому что он рычит на меня.
— Я здесь не для того, чтобы трахать тебя, Деа. — Глубокий оскорбленный звук, который он издает в глубине горла, совсем не саркастичен. — Ты ранена, и нам запретили вызывать для тебя целителя. Я делаю единственное, что, как я знаю, может помочь.
— Что? — Я выпаливаю вопрос, ошеломленная его ответом. Им было запрещено обращаться к целителю? Неужели они уже пытались?
Теос шаркает вниз и, не говоря больше ни слова, тянется за колючим шерстяным одеялом, которое было сброшено в изножье кровати. Схватив его с неодобрительной гримасой, украшающей его губы, он дергает его вверх и натягивает на нас обоих. Это единственное укрытие, кроме нашей одежды, которое защищает меня от нового холодного воздуха, ворвавшегося в комнату. Но это холодный воздух или мое собственное тело? Временами мне становится чертовски жарко, а потом я дрожу от холода. Это неестественно.
— Я не хочу, чтобы ты был здесь, — пытаюсь я снова, слегка толкая его в грудь. Насколько могу, учитывая пульсирующую боль в спине. Мои кости чертовски болят. В голове стучит непрерывный низкий ритм, который не проходит. — Уходи. — Это слово вырывается у меня, практически как мольба к нему вернуться в теплый уют его собственных покоев.
Я не могу спать, когда кто-то так близко. Я не спала так уже много лет, с тех пор, как мой отец… Нет, я не позволю себе думать о нем. Не здесь, не сейчас, когда я превратилась в это поврежденное существо, которому приходится убивать, чтобы выжить. Ему было бы чертовски стыдно за меня. Ему было бы чертовски грустно из-за того, во что я превратилась.
Слезы снова подступают к моим глазам, и я с силой зажмуриваю их, отгораживаясь от непоколебимого лица Теоса и мечущихся мыслей, что проносятся в моей голове. Я надеюсь, что он не видит их, не может прочитать, насколько я сейчас приоткрыта. Как только мои глаза закрываются, я обнаруживаю, что не могу их снова открыть. Мое тело не позволяет мне. Изнеможение, наконец, взяло верх. Оно глубоко вонзило в меня свои когти и тянет меня вниз, вниз, вниз, в самую темную из глубин.
— Тогда ладно, — слышу я свой шепот, звук едва различимый в оглушительной тишине комнаты. Его молчание. Потому что, несмотря на все мои требования, толчки и мольбы о том, чтобы он ушел, он все еще этого не сделал. Как будто он ждет, когда я выдохнусь.
Боги, как бы я хотела, чтобы у меня была собственная сера, хотя бы для того, чтобы держать его и его эгоизм в узде. Только на одну ночь, говорю я себе. Я говорила это ему. Это была всего одна ночь. И все же, когда я чувствую, как тело Теоса на дюйм приближается ко мне в этом жалком подобии кровати, как его тепло разливается по мне, превращая острую, резкую дрожь, которая охватывает меня, в менее сильную дрожь, я задаюсь вопросом, подозревала ли я, что это нечто большее. Если бы я втайне надеялась, что кто-то, даже другой Смертный Бог, мог понять, каково это — жить в мире, который постоянно пытается разорвать тебя пополам. Рожденный двумя совершенно разными сущностями и, тем не менее, не принадлежащий ни той, ни другой стороне.