— Ты бросил меня на растерзание пресловутым волкам ради своих братьев, — продолжает она. — Ты хотел избавиться от меня, чтобы защитить их. — Она закатывает глаза, и, осознает она это или нет, я определенно не в первый раз ловлю ее за этим занятием. Это странно, учитывая, что я никогда не встречал другого человека с такой же дерзостью. У нее практически нет барьеров с таким отношением, только когда кажется, что оно служит какой-то скрытой цели, ради которой она здесь находится.
Деньги, сказал мне Теос. Хотя часть меня надеется, что это неправда. Было бы слишком просто — если бы её мотивировали только холодные, звенящие дензы. Но мне кажется, она куда сложнее, чем кажется на первый взгляд.
— Возможно, у вас троих один и тот же родитель — Бог, но очевидно, что смертные у вас были разные, — заявляет она. — Итак, вы всего лишь сводные братья — и все же… — Она постукивает пальцем по своей нижней губе, снова притягивая мой взгляд, прежде чем я успеваю опомниться.
Черт. Я снова поднимаю глаза, и она понимающе улыбается мне. — Давай. Продолжай. Это. — Каждое слово срывается с моего языка, острое и смертоносное.
— Что я пытаюсь сказать, — наконец уступает она, убирая свой соблазнительный палец ото рта, чтобы ткнуть им мне в грудь, — так это то, что ты не единственный, кто готов на все, чтобы защитить людей, которые тебе небезразличны. У меня есть обязанности за пределами этой чертовой Академии, и я намерена убедиться, что мой брат знает о том, что происходит.
Услышав ее слова, я закрываю глаза и делаю долгий, успокаивающий вдох через нос, а затем выдыхаю его через рот. Я делаю это во второй раз, для пущей убедительности выжидая, пока в моих легких ничего не останется, прежде чем открыть глаза и встретиться с ней взглядом, кажется, в сотый раз.
— Прекрасно. — Это слово — уступка и похоронный звон. Похоже, она действительно не понимает суровости своего наказания и того, что произойдет, если нас поймают, поэтому я должен убедиться, что она не наделает глупостей. Когда ее лицо проясняется, и она кивает, делая шаг назад от меня и поворачиваясь, чтобы проскользнуть под рукой, которой я все еще цепляюсь за полки, я останавливаю ее.
Я хватаю ее за бедро и толкаю обратно к книгам, подходя ближе, когда она вздрагивает от моего прикосновения. Я показываю ей зубы — максимально угрожающее подобие улыбки, на которую я способен. — Но у этого одолжения есть свои правила, — говорю я ей.
Она хмурит брови. — Не думаю, что ты понимаешь определение слова «одолжение», — огрызается она. — У них не должно быть условий.
Я тихо смеюсь, звук глубокий и низкий, он вибрирует от груди до её. Она вздрагивает от ощущения, и мне приходится сосредоточиться на других мыслях, например, на том, как Второй Уровень блевал на уроке истории у Нарель, чтобы не дать своему телу отреагировать на её прикосновение. Так чертовски легко было бы наклониться и прижать губы к её, или дотянуться и прижать её грудь, которая едва скрыта под туникой. Я отбрасываю эти мысли.
— У многих одолжений есть свои условия, Кайра, — говорю я, переориентируясь. — Оно отличается только тем, что это условие нельзя разорвать.
Она свирепо смотрит на меня, и как только ее рот открывается, я уверен, чтобы выплеснуть в мой адрес плохо завуалированное оскорбление, я протягиваю свободную руку и прижимаю пальцы к ее губам. — Соглашайся или не соглашайся, — говорю я ей. — Это твой единственный шанс. Если я уйду отсюда без твоего согласия с моими условиями, то ты не покинешь эту Академию, даже если это будет означать, что мне придется приковать тебя к своей кровати и следовать за тобой каждую секунду каждого дня.
Ее брови взлетают к линии роста волос, и только потому, что она знает, к чему это приведет — я уверен, она должна быть в курсе того, что делает со мной ее близость, как бы я ни старался, мне было трудно скрыть это от нее — она облизывает губы. Этот розовый язычок высовывается и касается подушечек моих пальцев, оставляя на них влажный след, прежде чем он снова исчезает.
Вот и все, что нужно для того, чтобы держать мой член в узде. Чертова штука оживает в моих брюках, набухая под тканью, пока не становится тесто и некомфортно. Моя челюсть сжимается, когда я отрываю пальцы от ее рта и рычу на нее.
— Мы договорились?
Ее сверкающие глаза — два опасных озера, заманивающих меня все глубже, пока я не буду уверен, что она хочет утопить меня в них. Ее губы изгибаются в кошачьей улыбке. — Хорошо, — говорит она, повторяя мое предыдущее согласие. — Мы договорились.