— Ну, поговаривают, что тебе больше восьми сотен лет. Возможно, ты глохнешь.
И столько было в ее голосе нарочитого беспокойства, что Маркус едва сдержал улыбку.
Но все равно пошел к двери.
— Не выйдет, уверяю, — крикнула Ами вслед.
Он остановился и повернулся.
Теперь она смотрела на него не легкомысленно, а серьезно.
— Что именно?
— Я не уйду, если ты будешь меня игнорировать.
— Ты так уверена? — сардонически уточнил он.
Ами медленно кивнула:
— Да, я не отказываюсь от своих обязанностей.
Маркус напрягся и наконец разозлился.
— Ты намекаешь, что я отказываюсь?
Она сунула большие пальцы в карманы джинсов.
— Сет назначил меня твоим аколитом, и что бы ты ни сделал и ни сказал, это меня не остановит.
Маленькая смертная считала, что справится с ним?
— Зря ты так упираешься.
— Моя решительность уступает лишь моему упрямству.
Маркус в этом не сомневался и раздраженно воскликнул:
— Мне не нужен аколит!
Ами пожала изящными плечами:
— Сет считает иначе.
— Да плевать мне, что там считает Сет!
В ее глазах промелькнуло раздражение.
— А следовало бы прислушаться. Он беспокоится о тебе, Маркус. Прошло уже восемь лет…
Он выругался, перебив ее. Сет рассказал Ами про Бетани?
Снова развернувшись, Маркус направился к двери:
— Я не стану об этом говорить. Это не твое дело.
— Ты не один.
Он саркастично фыркнул. Теперь малявка напомнит ему, что у него есть друзья, которые всегда поддержат, помогут и бла-бла-бла.
Вот только… она сказала совсем другое:
— Я знаю, что такое горе.
И что-то в ее голосе заставило Маркуса остановиться. Откликнулось в темной пустоте в глубине его души.
— Я знаю, каково терять смысл жизни. Когда вдруг оказываешься где-то в неизвестности, далеко от выбранной тропы. Знаю, как… утомляет понимание, что больше никогда не найдешь этого пути. Просто идешь дальше, с трудом передвигая ноги, при этом без всякой цели. Я знаю, каково жить без надежды.
Он оглянулся через плечо.
Ами отвела глаза:
— Я лишь пытаюсь пояснить…
Повисло молчание, и тут Маркус впервые заметил круги у нее под глазами. Похоже, она не высыпалась, стараясь поймать его и подстроиться под его режим сна. И устала не меньше него.
Ами раздраженно фыркнула:
— Не знаю, что пытаюсь сказать. Подожди минутку, прошу.
Пока он стоял, не двигаясь, она направилась в кухню.
— Привет, Проныра, — прошептала. — Что ты задумал, безумный котик?
Маркусу нравилась ее походка. Такая миниатюрная, Ами все же не семенила и не особо виляла бедрами. Нет, она двигалась уверенно и решительно, что пробуждало в нем желания хищника: преследовать, напасть.
Маркус нахмурился. Откуда взялась эта мысль?
Ами вернулась с холодильником размером с коробку для завтраков:
— Вот.
Маркус взял предложенное:
— Что это?
— Я так понимаю, ты ешь не регулярно, вот я и приготовила тебе перекус.
Большинство бессмертных ели два раза за ночь, что-то вроде гибрида завтрака, обеда и ужин.
— Там пакет с кровью, зеленый чай с женьшенем и сэндвич. Хлеб из цельного зерна. Копченая индейка. Салат-латук. Помидор. Красный лук. Паприка и халапеньо. Все органическое. Я не знала, что ты предпочитаешь, но Сету, Дэвиду и Дарнелу такое нравится.
В животе заурчало от предвкушения, и Ами улыбнулась.
Дэвид был вторым по старшинству стражем, а Дарнел — его аколитом. Сколько времени Ами жила с ними?
Зазвонил телефон.
Ами пожала плечами:
— Надеюсь, сегодня охота пройдет хорошо.
И пройдя по коридору в кабинет, включила там свет.
Маркус услышал, как она взяла трубку.
— Алло?
— Привет, милая, — раздался знакомый низкий голос с акцентом.
— Сет! — радостно воскликнула Ами. — Где ты? В Северной Каролине?
— Нет, в Монреале, но решил узнать, как дела.
Хмурясь, Маркус вышел и направился к мотоциклу.
Какие у них с Сетом отношения? Маркус прежде об этом не задумывался, но… между ними сильная привязанность. На его памяти Сет никогда еще так не заботился о женщине. Хотя ему почти ничего не известно о личной жизни командира.
Уложив свой обед в секретный отсек под сиденьем, Маркус надел шлем и оседлал мотоцикл, высвободив полы пальто. Он перекрасил двухцветные «Сузуки Хайабуза» и шлем в блестящий черный, чтобы сливаться с ночью.
Прохладный бриз принес с собой типичные звуки Северной Каролины. Жужжание, трели и стрекот насекомых. Уханье совы. Над головой махала крыльями летучая мышь. Медленно крался опоссум и резво бежал по лесу енот. Пасущийся олень. Пищащие и гнусаво квакающие лягушки напоминали перебор гитарных струн.
И хоть здешний воздух не был таким чистым и сладким, как во времена его детства, все равно лучше, чем в больших городах, где уровень загрязнения выше.
Маркус медленно проехал по длинной ветреной дорожке, посыпанной гравием, высматривая коричневых крольчат, которые в последнее время жевали траву и сорняки, прорезавшиеся между камнями. Четыре глаза засветились в луче фары, и два пушистика поторопились скрыться в густых кустах слева.
Улыбаясь и чувствуя, как спадает напряжение, Маркус повернул на узкую двухполосную дорогу и ринулся вперед. Его охватило чистое наслаждение от перехода скорости с нуля до ста десяти километров в час.
Ветер развевал длинные волосы, которые спадали на несколько сантиметров из-под шлема. Длинное пальто трепетало, будто крылья, по мере того, как Маркус ускорялся.
Для человека поездка на такой скорости — сущее безумие. Но, черт, какое же это наслаждение для бессмертного со сверхъестественно острыми рефлексами. Он ехал вверх-вниз, петляя и делая такие резкие повороты, что чуть не задевал коленями асфальт. Фонари по дороге почти не попадались, но с его усиленным ночным зрением в них не было нужды. Маркус увидел оленей у обочины задолго до того, как осветил их фарой, и без проблем объехал тех, что подступили слишком близко и бросились ему наперерез.
На мгновение мотоцикл оторвался от земли на вершине невысокого крутого холма. Во власти адреналина Маркус вписался в еще один поворот. В такое время он чувствовал себя живым и свободным. И отдал бы что угодно, лишь бы заполучить «Томагавк» Дэвида — истинное произведение искусства, с двумя близко установленными колесами спереди и сзади и возможностью разгоняться до шестисот километров в час.
Управлять такой прелестью вообще-то незаконно, но Дэвида это не останавливало.
Выехав на прямую дорогу, Маркус уловил что-то краем глаза и повернул голову, ожидая увидеть скачущего оленя или одного из летающих черных стервятников.
Но увидел человека, и кровь превратилась в лед. Лет тридцати, кожа цвета кофе с молоком, лицо осунувшееся. Рубашка не заправлена и потрепана, а ворот разорван и покрыт каплями крови.
Совсем рядом, в каких-то полутора метрах. И хотя Маркус летел на немалой скорости, устало бредущий мужчина почему-то не отставал.
Будто почувствовав на себе взгляд, он повернулся и посмотрел на Маркуса черными бездонными глазами.
Тот с трудом сглотнул и поежился.
Мог бы уже привыкнуть: он видел призраков, духов и все такое. С самого детства, когда еще ничего не понимал, а объяснить было некому. И все же они всегда заставали его врасплох.
Как часто говорил Этьен: «От этой фигни мурашки по коже».
Маркус перевел взгляд на дорогу и выругался, заметив на пути еще одну фигуру. Он вильнул, нажав на тормоза и стараясь объехать второго мужчину, но тот вдруг выхватил его с сиденья, раскрутил и бросил спиной на асфальт.
Боль взорвалась в груди и разлилась по всему телу, едва не оглушив Маркуса… что, может, и хорошо, потому как мотоцикл сейчас наверняка врезался в дерево.
Маркус пытался втянуть воздух, но каждый прерывистый вздох будто вонзал нож в его плоть. Схватившая его рука сломала большую часть ребер — слава инерции. А вот его противнику явно не было больно, когда он сорвал с Маркуса шлем и, опалив взглядом золотистых глаз, прорычал: