Пока эти грустные мысли клубились в прелестной головке, обожженный новым приливом похоти священник, подкинув в камин несколько поленьев, быстро скинул с себя сорочку и уложил свою желанную добычу на покрывавшие пол овечьи шкуры. В ярко-оранжевых отсветах пламени, обнаженная, трепещущая на этом первобытном покрывале, она напоминала нимфу, сошедшую с древнегреческих фресок. Себя же он мнил охотником, загнавшим прекрасное создание в свои силки, которые она не в силах разорвать. Содрогнувшись от вожделения, мужчина накрыл своим телом ее хрупкую фигурку, припадая к гладкой коже, точно к живительному источнику. Его страстные ласки не были грубыми: как юноша, впервые познающий женское тело, боится неосторожным прикосновением причинить боль, так и не обладающий никаким опытом архидьякон медленно, ведомый лишь древним инстинктом и страстной любовью, раскрывал тайны юного девичьего тела. Он жадно вглядывался в любимое личико, озаренное красноватыми отблесками, ловя малейшие перемены в его выражении. Пытаясь прочитать, какие его касания вызывают в ней искру желания, Фролло подмечал, как чуть приоткрываются коралловые уста, как подрагивают смеженные веки, как непроизвольный вздох срывается с губ…
Афродизиак все же делал свое дело: плясунья чувствовала, что от горячих мужских прикосновений, бережных и одновременно наполненных неукротимой жаждой, желание просыпается и в ней. Раскрасневшаяся, она страшилась даже взглянуть на нависшего над ней Клода, боясь, как бы он не прочитал в ее глазах это невозможное, бесстыдное предательство собственного тела. Однако тому вовсе и не нужно было смотреть ей в глаза: он итак чувствовал, как вздрагивает, как тянется, против воли, женская суть навстречу мужскому естеству. Когда же его откровенные ласки сорвали с любимых губ слабый стон, сотрясаясь от нетерпения, священник припал к этим медовым устам и неспешно погрузился в открывшееся ему навстречу лоно. Почувствовав, что ее внутренние мышцы сжались, обнимая мужскую плоть, архидьякон невольно застонал и начал медленно двигаться, с восторгом замечая, как незаметно подстраивается под его ритм распростертая под ним плясунья.
- Ты совершенство, ты божество… - горячо шептал мужчина, покусывая мочку уха часто и глубоко задышавшей прелестницы. – Ты восхитительна!.. Как я люблю тебя, Эсмеральда! Все богатства мира, этого и загробного, не сравнятся с тем сокровищем, которым владею я… Я один…
Внезапно он ощутил, как гибкие ножки обвились вокруг талии, крепко прижимая его к себе; одна ручка легла на плечо, другая легонько опустилась на спину, чуть погладив влажную от выступившего пота кожу. Это вызвало в священнике такую бурю чувств, что он стиснул зубы и начал читать про себя молитвы: если и привычная зазубренная латынь не уймет этот пожар, он больше не сможет сдерживать себя. Днем Клод был полон решимости довести сегодня юную смуглянку до вершины наслаждения, разделив с ней любовный экстаз, однако на деле достичь этого было вовсе не просто. Он чувствовал, как нетерпеливы становятся ее движения, как сжимаются маленькие пальчики, оцарапывая кожу, и это туманило разум; даже молитвы не могли заглушить бушующий в нем океан страсти. Лишь неимоверным усилием воли мужчина смирял разрывавший его вулкан желания, мечтая только об одном: послать к чертям всякую сдержанность и со всей жестокостью своего неутолимого вожделения вонзаться в это соблазнительное тело. Пару минут спустя противиться этому зову стало невозможно: застонав, он отдался потоку необузданной жажды, утопив свою изящную партнершу в мягкой шерсти и буквально пригвождая к полу с каждым новым движением.
От этого несдержанного, животного натиска Эсмеральда вскоре вскрикнула: нараставшее в ней томительное напряжение взорвалось, наконец, вспышкой неизведанного прежде сладкого наслаждения. Неосознанно прижавшись к своему мучителю, она застонала от переполнявших новых ощущений, дрожь пробежала по вмиг ослабевшим ногам. Мышцы пылавшего лона судорожно сжались, еще крепче охватывая мужскую плоть… Фролло вторил ей низким, почти болезненным стоном, чувствуя, как горячая струя орошает глубины ее потаенного женского сада…
- Красавица, ты прекрасна! – прошептал Клод, падая рядом с девушкой и прижимая ее к себе. – Безумец, вчера я думал, что познал высшее наслаждение на земле… Но лишь когда ты ответила на мою страсть, я вкусил истинное счастье!.. Ты даже представить себе не можешь, дитя, как я люблю тебя. Я готов бросить все, что имею, к твоим ногам, за возможность еще раз услышать, как стон удовольствия срывается с этих манящих уст…
Запечатлев на сладких губах долгий поцелуй, архидьякон поднял на руки свое запретное хрупкое счастье и понес на второй этаж. Там он бережно уложил цыганку на кровать, заботливо подоткнув одеяло, и лег рядом, с умиротворенной улыбкой поглаживая черные пряди рассыпавшихся волос. Девушка смущенно отвернулась, не в силах понять, что же произошло: почему ее тело предало ее, почему отозвалось на этот первобытный зов спятившего от любви монаха?.. Эсмеральде было стыдно даже взглянуть на него: нельзя было отрицать, что она испытала сладкое, запретное удовольствие в объятиях человека, которого три недели назад готова была придушить собственными руками. Как такое возможно?.. Что же с ней происходит?.. Неужели она так порочна, что способна желать того, кого ненавидит? Ненавидит?..
========== XII ==========
Словно молнией пронзила внезапная мысль: ненависти нет. Последний ее приступ рассеялся тогда, в темнице, когда она согласилась на сделку, довольная тем, что обретет свободу и оставит влюбленного монаха ни с чем. Две с половиной недели его трогательной заботы, во время которых он ни разу более не покушался на девичью честь, окончательно изгнали гнев из легкого сердца, по природе не способного на мстительность. Конечно, вряд ли узница так скоро смогла бы изгладить полыхавшую в душе непримиримую вражду, если бы она знала, что в итоге все-таки вынуждена будет исполнить свою часть уговора. Однако, успокоенная мужем, цыганка и не помышляла об этом, поэтому в душе ее даже зародилась легкая жалость по отношению к несчастному, который с такой смиренной кротостью опекал ее в ожидании заветной награды.
Безотчетный страх вскоре тоже забылся: робость, порожденная неопытностью, и безумная, страстная любовь превратили священника в самого нежного и чуткого любовника, о каком только можно мечтать. Боязнь близости, одинаково свойственная всем невинным девушкам, посещала ее и во время единственного свидания с Фебом, который так настойчиво добивался плотской любви. Но если тогда природный стыд могла победить зародившаяся в юном сердце влюбленность, то здесь протест ее был сломлен настойчивой нежностью, даже силой. Так или иначе, познав прошлой ночью тайну единения с мужчиной, сегодня Эсмеральда уже не страшилась ее, хотя и грустила по утраченной невинности, с тоской думая, что могла бы подарить себя любимому человеку… И все же, воспитанница Двора Чудес, она не считала добродетель важнее жизни; ее не посещали мысли, что смерть может быть милосерднее позора. Кроме того, ласки Клода, его страсть, каждое слово и прикосновение были наполнены такой любовью и мольбой, что по-прежнему бояться его было попросту невозможно. Девушка разглядела, наконец, в суровом архидьяконе Жозасском обыкновенного мужчину, сердце которого пылает и кровоточит, изъеденное ревностью и постоянной внутренней борьбой. Дорогие подарки, которые он бросил к ее ногам, завтрак, который он приготовил для нее, чудесный домик с ожидавшей ее горячей ванной – все это не оставляло никаких сомнений, что Фролло был безнадежно влюблен. С грустью вспомнила цыганка, в какую жалкую лачугу, притон разврата и похоти привел ее красавец в офицерском мундире, от которого, к тому же, несло вином…