Не думаю, что авангарду в XXI веке уготовано сколь-нибудь серьезное будущее. Потому что «подлинный поэт всегда выбирает между репутацией и правдой. Если его интересует больше репутация, он может стать “новатором” или, наоборот, “архаистом”. Если его больше занимает правда – он стремится говорить своим собственным голосом. И собственный голос всегда скорей оказывается традиционен, ибо правда о человеческом существовании сама по себе архаична» (Иосиф Бродский).
Резиновая муза
У грядущих библиофилов будет смешная трудность с нашим временем: редкостью, а потому и ценностью, окажутся поэтические книжки без автографов.
Парадокс или закономерность, единогласия нет, но печальный трюизм: освободившись, с одной стороны, из тисков подцензурной печати, а с другой – из теплицы некритичного кухонного андеграунда и впервые за две трети века обретя публичное, то есть естественное, существование, поэзия оказалась почти что без читателей.
Можно сетовать на бесстыдно занятую насущными и полезными «промышленными заботами» публику; можно самоутешаться естественными взлетами и падениями интереса к стихам – вот ведь и безумие вокруг оперных теноров или, к примеру, разведения тюльпанов кануло в Лету, – но «жалкий тираж», по выражению Бродского, и правда стал участью современного стихотворца.
Это – проблема социальная, проблема культуры, и мы к ней еще вернемся. Но она прямо сказывается и на поэзии как искусстве, и – на перспективах ее выживания.
Сегодня тиражи новых книг даже очень известных поэтов редко переваливают за тысячу. Помимо трудностей житейских и технических, хотя и досадных (гонорары если и платят, то мизерные, да и без них издателя днем с огнем не сыщешь), эта неприятная реальность порождает другую. Стремительно, и не на пользу словесности, размывается грань между поэзией профессиональной и любительской. Непринципиальное различие между тиражом книжки мастера (Рейна, Чухонцева, Кушнера, Гандлевского, Олеси Николаевой – добавьте других, я просто глянул на тираж первых попавшихся томиков на полке), изданных под самыми известными в сегодняшнем поэтическом мире марками, и собранием опусов подающего или вовсе не подающего надежды имярека, отпечатанным в муниципальной типографии уездного города N на средства замороченного автором торговца макаронами, порождает иллюзию, что и содержательная разница между ними не столь уж велика. Тем более что у всех на памяти случаи, когда и машинописное издание тиражом в пять экземпляров задним числом оказывалось действительно литературным событием в противовес 120-тысячному тому писателя-лауреата (к спекуляциям вокруг этих прецедентов мы тоже еще вернемся).
Нет, боже нас упаси. Вернувшаяся возможность кому угодно издать себя малотиражной книжицей за собственный ли счет, за счет ли друзей и доброхотов – не только благо, но необходимое условие нормального литературного процесса: естественный путь вхождения в литературу. Но и – искушение великое.
Россия – страна традиционно стихотворческая. Я подсчитал: стишками баловались у нас как минимум четыре генсека из шести; пописывают мэр, несостоявшийся кандидат в президенты, состоявшийся премьер, с десяток депутатов… Это – на одном конце общества. А на всем прочем его протяжении: студенты, школьники, зэки, бухгалтеры, школьные учителя, следователи районной прокуратуры, прозекторы и педиатры, челноки, лесорубы – тьмы, и тьмы, и тьмы. И что бы ни говорили снобы – дело это хорошее. Даже вполне простодушное, на бытовом житейском уровне прикосновение к поэтической речи, будь то просто сочиненное в стихах поздравление коллеге-юбиляру, ну скажем так, облагораживает чувство слова и развивает слух (все-таки надо и размер почувствовать, и рифму угадать). Ну а систематическое занятие сочинительством, сопряженное с попыткой выразить себя и свое отношение к миру, то есть уже достаточно серьезное и глубокое увлечение поэзией, дарует не просто радость сочинительства (то есть просто – радость!), но и переводит на иной уровень взаимоотношения с языком, развивает творческое воображение, будит неведомые нестихотворцам чувства – сообщает внутреннему миру сочинителя новое качество. Однако… еще не делает его более чем просто любителем. И тут-то казус.