— Мам, — с тревогой повторил Кенни. — Ты как?
— Хорошо, — едва слышно прошептала та, отводя со лба спутанные пряди волос. — Теперь всё будет хорошо. Его наконец-то посадят…. Господи! Мы освободимся.
Она закрыла глаза. Её осунувшееся лицо казалось совершенно белым в подступавшей тьме. Белым, словно вырезанным из бумаги.
Певцу тем временем удалось открыть замок наручников Кенни и силой усадить его рядом с матерью.
— Молчи! — прикрикнул он повелительно. — Молчи и сиди тихо. Шунктокеча! — он взглянул на волчицу. — Приведи сюда лошадей.
Сорвавшись с места, та проворной тенью скользнула прочь по тропинке.
— А он-то что тут делает? — вдруг осведомился Кенни, кивнув в сторону Шульца. — Вспомнил, что всё ещё рейнджер шерифа? Звезду не сдал?
Он шмыгнул носом и завозился на траве, упрямо пытаясь подняться на подгибающиеся, как у жеребёнка, ноги.
— Тебе какая разница, молокосос, — хмуро проворчал Джеки, покосившись на него. — Шериф тут ни при чём. Хватит болтать, лучше браслеты мне отдай.
— А кто при чём? — не отставал Кенни.
Певец собрался было цыкнуть на него — вот же привязался, вредный, как мул! Не успел.
Грохнул выстрел, и у его левого плеча, обжигая, просвистела пуля.
Окровавленный Питерс стоял у обрыва, как зомби, пошатываясь, но не падая. Подобранный с земли револьвер плясал в его руке, по залитому кровью лицу блуждала глумливая страшная ухмылка.
Вторая пуля едва не задела висок отпрянувшей Кэти. Женщина надрывно вскрикнула и распласталась на земле — инстинктивно, как животное, в поисках укрытия. Но тут же застыла неподвижно, видимо, лишившись сознания.
А третья пуля досталась кинувшемуся под выстрел Джеки. Он был ближе всех к Питерсу, но выхватить оружие всё равно не успевал и потому просто сбил убийцу с ног.
Они покатились по земле. Последним отчаянным усилием Джеки толкнул Питерса к краю обрыва. Тот проорал что-то невнятное, судорожно цепляясь за камни и пучки сухой травы, но удержаться не сумел. С хриплым воплем, похожим на карканье ворона, он сорвался вниз, ударяясь о камни.
Прошло всего несколько мгновений. Несколько ударов сердца.
Опомнившийся Кенни стремглав бросился к неподвижно лежащей матери, а Певец — к Шульцу, который приподнялся на локте, кое-как зажимая ладонью развороченный пулей правый бок. Кровь враз пропитала его одежду, просачиваясь сквозь пальцы, стекая на землю. Певец содрал с себя футболку, безуспешно пытаясь хоть как-то заткнуть зиявшую рану.
— Не… егози… — прохрипел Джеки, растягивая в знакомой усмешке побелевшие губы. — Лучше дай мне новое имя. Скорее.
— Да ты очумел, — беспомощно пробормотал Певец, и тот снова оскалился, но тут же требовательно и яростно повторил:
— Скорее, чёрт!
— Ты… — с усилием произнёс Певец, продолжая прижимать окровавленную футболку к его боку и понимая, что это бесполезно. Глаза раненого закатывались, дыхание пресекалось. — Нож. Я буду звать тебя Нож. Анунг Охпе.
— Ага-а… вот это дело, — довольно выдохнул Джеки и кое-как нашарил на поясе собственный нож, тот самый, обоюдоострый, с костяной рукояткой — На, держи. Твой.
Его голова бессильно откинулась назад, пальцы судорожно скрючились и разжались.
— Уоштело, — с трудом выговорил Певец, неотрывно глядя в его бледное лицо, и провёл остриём лезвия по собственным скулам. Раз и другой. Тёплые струйки потекли по щекам, как слёзы. Капая вниз. Смешиваясь с кровью его врага.
Тот уже не дышал.
Джеки Шульц. Анунг Охпе.
— Теперь он стал мне братом, — просто объяснил Певец, отвечая на немой вопрос подбежавшего Кенни, который в ужасе схватил его за руку. — Он тебя спас.
Позади них тонко заплакала Кэти, и эти рыдания были как Песня Смерти - та, что испокон веку поют лакота над павшими в бою.
«Смерть забирает и грешного, и безгрешного…
Пусть же спустится тьма и окружит нас…
Пусть блеск солнца не слепит нам глаза…
Да воссядем мы у Бесконечного огня…
Ибо души наши жаждут покоя….»
Снова крепко прижав к себе Кенни, Певец закрыл глаза. Но и сквозь горящие веки он чувствовал взгляды обступивших его мёртвых воинов.
*
Шунктокеча привела к обрыву не только лошадей, но и полицейских. Воронье Крыло и Маленький Камень, с первого взгляда оценив происшедшее, вызвали по рации шерифа и его помощников. Над верховьями Волчьего ручья застрекотал вертолёт, а внизу выстроились полицейские машины с мигалками и засуетились эксперты из города.
Два трупа — не шутка, особенно если это трупы уважаемых белых граждан.
Кенни, Кэти и Певец, которых тут же доставили в офис шерифа, поочерёдно рассказывали, как всё произошло, пока не осипли. Но поскольку показания эти не расходились с данными экспертизы, к утру их отпустили.
Воронье Крыло с напарником усадили всех на заднее сиденье своего «форда», чтобы отвезти к Певцу домой.
— Но вы теперь можете вернуться на своё ранчо, мисс Форбс, — неловко предположил Крыло, заводя мотор. — То есть… м-м-м… вы же формально всё ещё состоите в браке… Суда-то не было.
Он запнулся и кашлянул.
— Возможно, мы с Кенни действительно имеем на ранчо какое-то право, — бесстрастно проговорила Кэти. — Но даже если и так, я не хочу туда возвращаться. Я ненавижу этот дом. Жить там я не буду.
— Можно нанять управляющего, — живо предложил Маленький Камень, оборачиваясь к ней. — И продолжать разводить лошадей. Выгодное дельце, мэм!
«Чёртов умник», — со слабой усмешкой подумал Певец.
— Управляющего нанять? А эти два оболтуса на что? — подхватил Крыло, крутя баранку. — Или ты, парень, — он покосился на Певца, — всё-таки укатишь в какой-нибудь Нью-Йорк, деньгу зашибать?
Певец мотнул головой, но ответить не успел — его собственная песня вдруг зазвучала из динамиков, когда Крыло машинально повертел ручку настройки радиоприёмника.
— Мою землю оскверняют.
Черный снег,
Горячий камень —
Лица прячут
И бьют,
Бьют наотмашь,
Не скрываясь —
Это значит:
Войну
Нам пророчат…
Когда последние аккорды стихли, Кенни ухватил Певца за руку и сжал обеими ладонями. Его глаза сверкали восторгом.
— До чего же здорово!
Кэти энергично закивала.
— Да, ничего так, — неохотно согласился и Крыло.
— Никуда я не уеду, не надейся, — негромко сообщил ему Певец. — Я тут нужен.
— Это да, без тебя скучновато будет, — не остался Крыло в долгу. — Снова будем тебя вязать и в каталажку закрывать, чтобы не бузил. А ведь ты мог бы в киношках перьями трясти или горланить баллады про любовь, бабло бы рекой текло.
— Заработаю и без этого, не безрукий, — дёрнул плечом Певец. — Я про тебя с Камнем ещё не всё спел.
Воронье Крыло поперхнулся и ничего не ответил.
«То-то же», — с усталой усмешкой подумал Певец.
Машина затормозила в лощине около его хибары. Над домом Храброй Медведицы вился дымок из печной трубы. В предутреннем свете были ясно видны силуэты волчицы и двух коней, ждавших на пригорке.
Певец глубоко вздохнул, запрокинув голову, и замер, ошеломлённый. Ему вдруг показалось, что стремительно летящие по небу тучи снова на мгновение приняли облик скачущего коня – только уже со всадником на спине. Он стиснул в кармане рукоять ножа.
Анунг Охпе.
Кровь от крови.
Огонь от огня.
Он должен был сложить о нём песню.
«Анунг Охпе, Остро Заточенный Нож,
Враг мой, брат мой,
Ты видишь, я жив, я жив.
Ты видишь, я смотрю на тебя.
Я связан добром с землёй.
С Матерью-Землёй,
Тсоуай Тали,
Ты видишь, я жив, я жив,
Анунг Охпе, Остро Заточенный Нож.
Брат мой, враг мой,
Бесконечный огонь согревает тебя.
Пусть твой путь к нему будет лёгким и быстрым.
Посмотри на меня из своего далека —
Ты видишь, я жив, я жив.
Я связан добром с землёй.
Я связан добром с тобой,
Враг мой, брат мой,
Анунг Охпе, Остро Заточенный Нож,
Ты видишь, я жив, я жив».