Толпа вынесла нас на «уровень моря», и я победно улыбнулся — впереди не маячила коробчатая, несуразная громада «Атриума», этого монумента в честь капиталистической революции.
Там, в недалеком будущем, торгашеский центр застил знакомую волнистую крышу Курского, затмевая сам вокзал, как бы убирая его на задворки, а площадь ужимая до тесного проезда. В этом сквозило нечто нагловато-купеческое, нахрапистое, возвращающее ко временам Кабанихи и деревенских хитрованов-кулаков.
А ныне Курский представал во всей своей красе, и это как-то успокаивало, давало слабину натянутым нервам.
У вокзала кучковалось целое стадо оливково-желтых такси, сплошь «Волги» с шашечками. Особняком стояли два красных угловатых «Икаруса». Народу хватало, но, пробившись сквозь толпы встречающих и провожающих, я с радостью убедился, что очередь к кассам невелика — опыт прежних лет уверенно занял руководящее место.
«Могу даже инструкцию написать для попаданцев: как спрашивать крайнего, как проходить без очереди (самый простой вариант: «Мне только спросить!»), как ориентироваться, запоминая стоящих впереди и занявших за тобой…»
Выстояв минут десять, я протянул кассирше двадцать пять рублей — красные десятки и синюю пятерку.
— Два до Харькова, пожалуйста.
Кассирша — седая толстая бабуся — живенько все оформила, продвинув мне сиреневые билеты да рубль сдачи.
— Поезд отправляется ровно в девять вечера.
— Спасибо.
Все, теперь я спокоен: билеты в одном кармане, деньги в другом — и целый день впереди, чтобы прикупить в столице того, чего не найдешь в глубинке.
— Это мы только вечером? — тараторила Настя. — А мама успеет проводить?
— Успеет…
— А копун?
— Почему не копуша? — улыбнулся я, пальцами гладя висок — голова побаливала. К перемене погоды, наверное.
— Это мама у нас копуша, а папа — копун!
От Настиного щебета меня отвлекла сценка из вокзальной жизни. Вальяжный мужчина неожиданно вскочил с дивана и тревожно оглядел зал ожидания.
— Товарищи! — воскликнул он. — Чьи это вещи? Товарищи, кто забыл чемодан?
— Ой, мой это, мой! — подхватилась девушка в простенькой синтетической шубке. — Ой, спасибо!
А я шагал к дверям с табличкой «Выход в город», и улыбался.
Только в СССР все — товарищи. Ни в одной другой стране не существует той взаимовыручки, всеобщей поддержки, ставшей для нас правилом жизни. Необязательно, чтобы тебя кому-то представили, как на Западе — ты можешь спокойно подойти к любому незнакомцу и заговорить с ним, попросить о чем-то, даже о ночлеге. С самим такое приключилось однажды, в восемьдесят втором, в Москве. Пришлось двое суток ночевать на вокзале, а на третий день, где-то под вечер, я подошел к «теплой» компании, выпивавшей в скверике неподалеку от станции метро — друзья обмывали звездочки новоиспеченного майора. Парни, говорю, нельзя ли у вас переночевать? Мочи нет! Да не вопрос, отвечают. Меня приютил… как ни странно, не помню имени, знаю только, что он работал осветителем в областном театре кукол. Сначала благодетель повез меня к себе домой, но в метро передумал, и мы поехали к его любовнице. Там я и переночевал.
Не уверен, что в Москве образца 2018 года возможно подобное — вирус индивидуализма, занесенный демократизаторами, поразил «новую историческую общность — советский народ».
Я усмехнулся. Ничего, наработаем иммунитет. Вирусная инфекция долго лечится, легче бациллоносителей передавить, чтобы не портили «атмосферу социального оптимизма»!
— Ну, что, Анастасия? — бодро вылетело из меня. — По магазинам?
— По магазинам! — радостно поддержала сестричка.
[1] После «Рассвет» зачем-то перекрестили в «Энергию».
Глава 2
Западный Бейрут, Фахани.
Вторник, 20 января. Полуденный намаз
Арафат нервничал с самого утра, и никак не мог найти успокоения. Впрочем, тревога поселилась в нем месяцем ранее, когда в Вене ликвидировали Карлоса. Смерть Шакала прозвучала первым звоночком.
Изощренное чутье профессионального революционера дало подсказку, и Ясир ночью оставил свою квартиру, переехав в «операционную» — командный бункер ООП в квартале Фахани. Вокруг сплошь мусульмане — свои, не выдадут. А в двух шагах — лес пиний, зеленый пояс Бейрута. Уйти — легче легкого.
Но как же тут уйдешь? Как бросишь всё дело?
Тысячи и тысячи бойцов… Лагеря беженцев… Склады, забитые гранатометами, пушками, даже старыми танками из Румынии…
Арафат криво усмехнулся. Конечно, с миллиардом долларов на счетах скроешься, где угодно, но… Разве это жизнь? Пищеварить, трахаться — и знать, что израильские собаки победили? Ни. За. Что.