— Ты тоже хочешь сбежать? — спросил я.
— Бегал уже, — пожал плечами Артем, — и не раз бегал. В трех городах жил, в одном ребенка оставил, сейчас, вот, думаю куда-нибудь на юг. В Сочи или в Абхазию.
Чайник зашипел паром и выключился. В это же мгновение задумчивое выражение словно стерли с лица Артема. Он оживился, встрепенулся, вскочил со стула на котором сидел и полез в настенный шкаф за кружками.
— Что это мы о грустном и наболевшем? — спросил он, стоя спиной ко мне. — Негоже так гостя из столицы встречать! Зефир ешь?
— Ем! — легко согласился я.
— Альтернативы все равно нет, — передо мной на стол упал засахаренный пакет. — Вот, почти свежий. Перед отъездом покупал, хотел с собой взять, но забыл. С чаем, как говорится, потянет… Вот думаю иногда, правильно это или нет?
— Что?
— Бегать. Перемещаться. Посуди сам. Вот Толик сказал, что каждому человеку свойственно передвигаться. Мы об этом подумали, решили, что да, свойственно. А хорошо это или плохо ведь никто не подумал. А ведь главная проблема как раз в этом и заключается. От одного созерцания ничего хорошего не выйдет. Нужно решить, определиться и что-то делать. Вот ты как считаешь, плохо или хорошо?
Я в этот момент извлек из пакета пухлый белый зефир и сказал, что еще не определился.
— Вот, и ты не определился, — как-то грустно констатировал Артем и поставил передо мной чашку с чаем, — уже сбежал, а не определился.
Я не знал, что ему ответить, и поэтому промолчал. Чай оказался зеленым, без сахара.
В крупных городах таких вот любителей-мыслителей днем с огнем не найдешь. Хоть по квартирам ходи, стучись в каждую дверь, заглядывай в каждый двор, подходи ко всем, кто сидит на лавочках, стоит на остановке, спускается в метро — нет таких. Вымерли. Не перенесли скоростного, убийственного ритма жизни. В крупных городах у людей нет вдумчивости, нет времени, чтобы элементарно сесть и подумать. И мысли у людей рваные, быстрые, чтоб успеть в ритм, в скорость, в темп, чтобы не остаться позади той жизни, которая похожа на реактивный самолет — рвет время и пространство с невероятной скоростью. И люди, пришибленные скоростью, несутся следом, задыхаются, комкают слова, мысли, образы, лишь бы успеть втиснуть в малюсенький промежуток то, о чем хотят поговорить, о чем подумали или что представили. В тот промежуток, который можно обозначить словом «сейчас», вроде бы Настоящее, но уже неизбежно Прошлое. Темп, темп города вышибает из головы лишнее. Гонит вперед. Думать конструктивно, быстро, резко… и мало! А не успел додумать — выбрасывай мысль, думай новую. Кидайся, как голодный пес на косточку, а ведь косточек вокруг много, хватаешь одну, грызешь с минуту, бежишь к другой! Город не простит, если задержишься у одной кости, захочешь разгрызть, добраться до вкусной костной массы. Отберет и накажет. Оставит в Прошлом, а жизнь пронесется дальше, мимо, упустишь. Вот и выходит, что стоит задуматься над чем-то, как ты уже в прошлом. Устарел. Выходит, что и я остался у косточки, наблюдая, как жизнь столицы мчится до следующей своей станции.
Я налил себе еще чаю, в ту же кружку с тем же пакетиком. Артем исчез из кухни, суетливо объяснив, что в комнате не очень чисто, что надо приготовить постель гостю. Затем так же суетливо появился и сообщил, что, мол, все готово. Он жаждал общения, потому что у него было много времени. Кажется, здесь и время течет не так, как в столице.
За окнами стремительно темнело. Не возникало равномерной серости сумерек, а просто становилось черно. Как будто ночь не кралась плавно по улочкам, а накинулась, упала сверху, накрыв непроницаемым одеялом с головой дома, улицы, антенны, автомобили. Артем говорил еще о чем-то, несущественном, а я, ощутив усталость — моральную и физическую в одном лице — взял кружку чая, прошелся по кухне, встал возле окна, прислонившись лбом к прохладному стеклу.
Пора было подумать о будущем. Хотя бы немного, хотя бы одну мыслишку запустить в пустую голову. А не хотелось. Видать, глубоко засело во мне отвращение к прежней жизни. О завтрашнем дне подумать? Не, не хочу. Тут на ум не приходит, чем бы занять еще часа два, до того момента, как уткнусь носом в подушку. Истощился, зачах.
А Артем из-за спины спросил, чем я занимаюсь. Фотографией, отвечаю. Вдруг стало совсем неохота разговаривать. Ну, хоть убейте. А захотелось уйти, нет, убежать от всех, забиться одному в темном уголке и знать, что никто в этот уголок не заглянет, никто не придет следом. Пусть там воняет отходами, пусть ноги окунуться в холодную лужу, а стены будут липкими от грязи, пусть бы это было самое паршивое место на земле. Но зато я один! И никого! Вот оно, главное спокойствие — когда ты никому не нужен.