— Дак, Николай Иванович, завтра ежели канавку-то прокопаешь, да дрова бы надо в сарайку скласть; ты спи, а я тебя запру, изнутри-то у нас не запирается. А утром я тебе и отопру, как самовар-то вскипит.
Он отмахнулся, лег на то место, где спал Лешка. «Скорей-бы утро, да на пристань». И он быстро заснул.
Старухи уже улеглись, когда вернулась Фаинка. Она села у зеркала. Старухи храпели. Фаинка сняла туфли, подушилась из флакончика. Прислушалась, сняла с гвоздика ключ, на цыпочках вышла в сени. Тихо открыла наружную дверь и, придерживая подол, запрыгала к дверце сарайки.
Все было тихо. Она открыла дверцу и шагнула в сарайку. Присела на край помоста.
— Не замерз, Леш? — спросила Фаинка тихо. — Ох ты, Леша, Леша… Ты как заиграл, так мне сразу все и вспомнилось… Болит голова-то? У нас в деревне парень один… Играл точь-в-точь как ты. И переборы такие, у тебя еще лучше. Так играл хорошо, все девки за ним бегали…
Николай Иванович, очнувшись и боясь пошевелиться, в ужасе глядел в крышу. (Позже, когда он рассказывал об этом Лешке, тот вскидывался: «Ох я дурак, не надо было уходить».)
— …Вот, помню, как заиграет, так у меня и на сердце веселее. Тоже Лешкой звали… Вот и ты как заиграл сегодня по-евонному, так у меня… Ой, Леша, я ж много годов не слыхала этой игры… Болит голова-то?
Когда Фаинка начала шарить у Николая Ивановича в редких волосах, он, как ошпаренный, спрыгнул с топчана. Полетело какое-то ведро, грабли, загремели какие-то палки…
Фаинка завизжала, старухи в комнате проснулись, поднялся шум и кавардак.
Николай Иванович пулей вылетел из сарайки. Он выскочил на улицу и тоже ударился по направлению к пристани.
Белая ночь уже кончилась, третья белая ночь, и утренняя заря теплилась за спящими кварталами.
Утром у кассы дебаркадера кипела веселая давка. Вот-вот должен подойти пароход. Солнце было уже высоко. Рабочие снимали плакат с приветствием.
Лешка вспотел, его жали со всех сторон, очередь у кассы не двигалась. Он с большим трудом взял билет и вдруг увидел на берегу Николая Ивановича.
— Давай сюда! — закричал он, словно Николай Иванович только что демобилизовался, словно Лешка не видел его несколько лет. — Давай сюда!
Однако Николаю Ивановичу тоже нужен был билет, и Лешка снова полез к кассе.
— Николай Иванович, давай деньги!
— Чево?
— Деньги, говорю, давай!
Николай Иванович, протиснувшись, подал ему последний трешник.
— Не хватит! — орал Лешка. — А?
— Не хватит, говорю, на второй класс! Придется брать третий!
— Бери любой!
Лешка добрался наконец до окошечка кассы. «Что? Нет третьего класса? Как нет? Не надо мне ваш люкс, давай третий. Что? Не ваше дело? Как это не ваше дело? Я покажу не ваше дело! Что? Где начальник пристани? Да? — Лешка научился у Стаса говорить по-новому. — Не ваше дело? Так… Ладно. Что? Так…»
Лешка вырвался из толпы и побежал искать начальника. Начальник, испугавшись Лешкиных «так» и «да», написал кассирше записку. Лешка снова пробился к кассе. Крик его и манера действовали безотказно, билет был моментально куплен.
Пароход вот-вот должен был отчалить.
Настасья с целой кучей завязанных в платок батонов торопилась к трапу.
— Давай сюда! — опять заорал Лешка. — Давай сюда, кресная!
— Ой, батюшки, ой, милые! — ойкала Настасья. Лешка так же быстро купил билет и Настасье, все трое двинулись на посадку. Вспотевший Лешка плюнул за борт, теперь он плевал точно так, как Стас.
— Все! К вечеру дома будем. Баню затопим. Давай сюда! — обернулся опять Лешка. — Давай сюда, Егорович! Деньги-то есть на билет?
К пристани действительно ковылял Егорович. Купив билет, с транзистором за спиной, старик присоединился к землякам:
— Добро, ладно, хорошо!
— Все! Все в сборе! Что, Егорович, и ты нагостился? — хохотал Лешка.
— Зять Станислав не отпускал никак. Да и Верка. Ночуй, говорят, еще ночку.
— Видать, не климат! — заключил Лешка.
Пароход отчаливал. Настасья жевала батон, она угостила и Лешку с Николаем Ивановичем. Те уплетали за обе щеки.
— Так ты чего ушел и меня не дождался? — спросила Настасья Николая Ивановича.
— Крысы… — сказал Николай Иванович. — Крысы меня напугали.
— Ой, ой! А мы-то пробудились с Акимовной, думали, горит где. И Фаинка пробудилась. Сбегала, да и говорит: видно, какие-то пьяные в сарайку ломились. Всю ночку, всю ночку глаз не сомкнули с Акимовной.
Пароход плыл и плыл, раздвигая зеленые берега. Давно скрылся из виду город. Все путешественники, успокоенные, довольные, сидели на верхней палубе. Погода была отличная.