- Верно речешь, сынку. - кивнул Тыря. - Тем паче, что дождь сегодня ночью будет - вон, какие тучи Стрибог на виднокрае согнал. Решено. Оставайтесь.
- Да я как-то дождя не шибко боюсь... - пожал плечами Велигой. - Чай не бревна с неба падают - вода-живица. А Репейка правду молвит - негоже нам тебя стеснять. Тем более, что и так дольше всех приличиев загостились, по моей вине застряли. Надо же, задрых, как сурок... Да и не один живешь, с семейством.
- Да брось ты, вой, разве ж это семейство? Вон, у Петлюка - это да, восемь ртов, а у меня места в избе - хоть курей разводи.
- Да я уж как-нибудь, может, на сеновале... - совсем смутился Велигой...
Разумеется, ни на какой сеновал его не пустили. Как отвечеряли, постелили в избе на лавку шкуру медвежью, - оказывается, хозяин иной раз промышлял и охотою - другой укрыться дали. Репейка полез на чердак - сухо там, тепло от трубы.
- Вот всегда так, - покачал головой Тыря. - Ну никак он не может по-человечески... Эх, цены б ему не было, кабы умом здрав был.
- А что он, с рождения такой, - спросил Велигой, заворачиваясь в шкуру и пристраивая под голову свернутый плащ, - или потом какое несчастье приключилась?
- Уродился... - махнул рукой коваль. - Да тут еще такая беда родителей-то его мор унес, когда ему... э-э-э, десять тому... значит, пятнадцать весен было тогда. С тех пор так один и живет. Кое-как. К работе-то ни к какой серьезной не пригоден, за огородом и то уследить не может. Пойдет, к примеру, сорняки полоть и замечтается, на небо глядючи... на весь день. Пока пузо жрать не попросит. Люди помогают, да он гордый, сам не попросит, хозяйство потому вечно запущено...
Велигой невольно сжал зубы. Помогают... Хозяин-то мужик добрый, да вот не все здесь таковы, ох не все... Опять вскипела лютая злоба в душе, когда вспомнил, как летели в Репейку камни, как глумился над ним тот мерзавец. Наверное, думы очень ярко отразились на лице витязя, потому как Тыря посмотрел внимательно, вздохнул.
- Да, рассказывал мне Репейка, рассказывал, как ты Плетенина сына в лоб каменюкой угостил и как Струпня покалечил. Да поделом обоим, я бы еще и добавил - для пущей памяти. Ты, вой, на весь нашу не серчай, разный тут народ живет. И обормотов всяких хватает, но и хороших людей тоже не полторы калеки. Так что, Репейку мы здесь в обиду особо не даем. Бывает, конечно, что и не углядим, обидит какой-нибудь веник не вязаный, что себя шибко умным считает, а по сути, так он, а не Репейка, и есть самый дурак... Ну, добро тебе почивать, вой, да и мне пора на боковую. Завтра ни свет ни заря работать надобно, а кузня лень не любит.
- И тебе добро... хозяин... - пробормотал Велигой уже сквозь сон. Хоть и должен был выспаться за день, но все одно, уснул, как бревно. Сказались три полубессонные ночи подряд - на княжьих пирах, да в дороге...
Этой ночью не снилось ничего, только пошедший заполночь дождик вкрадывался своим мягким шумом в хрупкую ткань сна...
*******************
Утром Велигой вскочил, как заведенный, ни свет ни заря, даже раньше Тыри. Опять же, сработала воинская выучка: бывало, на заставе допоздна с такими же обормотами в кости дулся, с утра просыпался уже в карауле, а как добрался и как на пост встал - напрочь не помнил.
На улице капал мелкий дождик. Голову, слава Богам, вроде отпустило, чувствовал себя бодро. Умылся у колодца, вернулся в избу посвежевший, принялся собирать свои и Репейкины манатки. Пошел в сарай, взнуздал Серка, осмотрел еще раз лошадку, что вчера приметил для дурачка.
Когда вернулся в избу, в горшке на печи уже шкворчала каша, хозяйка улыбнулась приветливо, Тыря прохаживался по горнице, разминая затекшие со сна плечи. Сыновья коваля уже ушли в кузню - разжигать-раздувать горн, пока завтрак готовится.
Почуяв запах каши, с чердака спустился заспанный Репейка, хлопал глазами, ноздри раздувались, как у гончего псяки, что добычу учуял.
Отведали каши, разошлись по своим делам. Тыря с сынами скрылся в кузнице, Велигой битый час угробил на бесплодные попытки обучить Репейку седлать лошадь, наконец плюнул, сделал все сам и вывел обоих коней на двор.
Тырина жинка захлопотала вокруг дурачка, собирая в дорогу, достала новые лапти и одежку потеплее - дождь каплет, застудится дуралей неровен час, потом лечи его, горемычного... Велигой тем временем облачался в доспех - вроде бы до лесу, где всякое может водиться, еще далече, но одеваться потом под дождем ему совсем не улыбалось. Репейка широко раскрытыми глазами наблюдал, как воин влезает в стальную кольчато-чешуйчатую броню, застегивает пряжки наручей, натягивает боевые рукавицы. Меч Велигоя с клинком длинной в четыре с лишним пяди и рукоятью в полторы привычно уместился за правым плечом на хитрой системе ремней и застежек, лук выглянул из-за левого. За голенище сапога скользнул тяжелый боевой кинжал, на поясе уместились в ряд четыре швыряльных ножа и колчан. Голова скрылась в скорлупе шлема с половинчатой личиной в виде широко распахнутых совиных глаз с клювом-наносником.
Велигой накинул на плечи дорожный плащ из тонкой темной кожи, хитро скроенный так, чтобы не мешал в любой миг выхватить из-за спины оружие. Порылся в дорожном мешке, вытащил еще один плащ, отдал Репейке.
Со двора отъезжали, когда в кузне уже во всю гремели молоты Тыри и Дымка. Ковали прервали работу, вышли попрощаться. Репейка долго не мог забраться в седло, садился все время то боком, то задом наперед, и кончилось все тем, что Тыря просто-напросто ухватил дурачка сильными руками и посадил на лошадь как надо. Некоторое время ушло на то, чтобы хоть как-то научить его правит конякой, но с этим Репейка худо-бедно, но справился. Хозяйка вручила ему еще один мешок с харчами - на всякий случай, голод не тетка, хоть и ехать-то день туда, день обратно...
Распрощались, поклонились, поблагодарили за кров, за угощение, тронули коней.
Первое время Репейка путался, потом привык, расслабился, стал поглядывать по сторонам. Велигой задал неспешную рысь, на которой дурачок еще мог справиться со своим скакуном, и таким ходом они выехали из веси.
Погода была пакостная. Дорога, правда, еще не успела размокнуть, но к завтрему, ежели так и дальше будет с небес капать, превратится в настоящее болото, хоть упырей разводи. Слева тянулись пшеничные поля, справа вдалеке виднелся лес. Репейка объяснил, что им на самом деле не туда, это так перелесок, а Барсук подальше живет. Версты через три надо сворачивать с большака - дальше он забирает на закат, а им к восходу, вдоль опушки этого ближнего лесочка и дальше на полуночь. Репейка утверждал, что хоть лес и непролазный, но к Барсуку ведет тропочка, по которой можно и коней провести, ежели знать, где она. Хитро прячет ее волхв и лешаки охраняют, чтоб кто чужой мудрого старца не потревожил зазря. Ему, Репейке, ведомо де слово заветное, пропустит их лес, а Барсук уж его знает, бегал к нему дурачок много раз еще с тех времен, когда звал мамку с батькой лечить. Не успел тогда Барсук помочь, поздно Репейка к нему побежал. Потом убивался, плакал, просил, от дури излечить, чтоб больше никому беды не было... да только не взялся волхв, видать, и его силе предел есть. Велигой слушал, вздыхал сочувственно, памятуя вчерашний Тырин рассказ. Так двигались они неспешно по раскисающей на глазах дороге, и через три с небольшим версты свернули на маленькую, почти незаметную тропочку, ведущую через поле в дальний лес...