— Пойдём, посмотрим. Я, кстати, шёл убедиться в их реальности.
— А что здесь еще есть? Кроме этого песка и неба?
— Знаешь, как это ни странно, здесь есть всё, что ты захочешь.
— Это как?
— Просто. Подумай, что тебе сейчас надо больше всего!
— Стакан воды. Горло пересохло.
— Закрой глаза и представь.
— Легко. — Лера включилась в игру.
На песке появился стакан с водой, гранёный, запотевший.
— Ну, ты даёшь, откуда в твоём девичьем воображении гранёный стакан?
— Мне это снится?
— Нет. Пей, сама же просила.
— Она чистая?
— А ты, какую представила?
— Чистую, отфильтрованную.
— Значит пей.
Лера наклонилась, взяла стакан с водой и с опаской отпила глоток.
— Вода.
— Вода.
— То есть, ты хочешь сказать, что если бы я представила сок, он был бы в стакане?
— Да. Был бы в стакане.
— Ой, мне здесь нравится. Что же ты такой оборванный и грустный? Давай, я представлю что-нибудь поприличнее из одежды. Для тебя.
— Зачем? Мне и так хорошо, то есть, мне и так плохо.
— Глупыш! — Лера закрыла глаза. На песке появилась тёмно-синяя рубашка и голубой галстук с корабликами.
— Надевай!
— И не подумаю. Зачем?
— Как? Здесь всё есть, а ты бродишь по песку в поисках каких-то гор? Ты и впрямь сумасшедший.
— Но ведь мы не знаем цену всего этого. Ведь ничего в жизни не бывает просто так. Если нам сыплется с неба всё это, откуда-то это берётся? Пока я не разобрался, я не могу.
— Марк. Стоп. Есть закон самосохранения. Его никто не отменял. Можно я представлю дом? Я хочу домой.
— Представляй. Только, пожалуйста, не дворец.
— Почему? Когда еще во дворце поживу?
Лера зажмурилась. Рядом возник дворец. Невысокий, сказочный, с башенками, рвом, заполненным водой, и мостом.
— Ну, ты даёшь, как ты в нём жить собираешься? Абсолютно неприспособленное помещение.
— Почему?
— Кто тебе откроет ворота, затопит камин?
— Я представлю горящий камин, делов-то. А ты? Ты где живёшь?
— У меня все просто. Чтобы не заморачиваться, я представляю палатку, надувной матрас.
Марк на секунду замер. Недалеко ото рва возникла палатка, одноместная, туристическая.
— Марк! Я ничего не понимаю. — Лера зажмурилась на миг, взмахнула рукой и села на внезапно появившийся белый пластиковый стул — такие обычно стоят в уличных кафе-бистро. Марк уселся на песок напротив.
— Тебе трудно соорудить себе стул?
— Зачем? Только пластика тут не хватало. Давай захламим здесь всё.
— А потом представим дворника — таджика? Он нам подметёт пустыню, вытрет пыль.
— Ты забыла. Здесь из людей только мы.
— Да знаю! Знаю! Надеюсь, шутить можно? Ты вот объясни мне, недотепе — как ты здесь? Соответственно, наверное, я пойму, как я.
— Всё просто. — задумался. — И не просто. Я шёл по улице. Это был май.
— Май, две недели назад?
— Не знаю. Со временем ничего не знаю. Я ушёл от любимой женщины. Вернее, на тот момент, уже не любимой.
— В смысле?
— Мы прожили полгода. Вначале всё было хорошо, а потом мне просто надоело. Одно и то же каждый день, плюс ее сокровенное желание меня перевоспитать, сделать прообразом ее мечты. На мечту не тянул, да и она, если честно, не тянула. Проза. Я шёл по улице абсолютно свободный, в очередной раз одинокий.
— В очередной?
— Ну, в третий, или в четвертый, а может, в пятый.
— Ужас. Ты говоришь об этом, как о видах транспорта или туфлях, которые ты меняешь.
— Хорошая мысль. Транспорт. Мне не везёт с транспортом.
— Понятно. Боролись за свои границы?
— Только этим и занимались. Причём главный пограничник у любви — наш эгоизм. Я! Я! Я! Меня все устраивали, пока соответствовали мне, МНЕ!!! Любовались МНОЮ, восхищались МНОЮ, не мешали МНЕ, слушали МЕНЯ, заботились обо МНЕ, думали обо МНЕ, не мешали МНЕ, когда их внимание МНЕ было неудобно, предвосхищали МОИ желания, не оскорбляли МОИ чувства, не смели подумать обо МНЕ как-то не так. У МОИХ женщин это получалось плохо. Нет, поначалу, они старались. А потом выводили своих пограничников и начинали свои боевые действия: я должен любоваться ЕЮ, восхищаться ЕЮ, предвосхищать ЕЁ желания или хотя бы успевать их выполнять, пока не возникло следующее.
— О! Махровый эгоист!
— А у тебя не так было?
— Любой девушке надо внимание, чтобы слушали, заботились, предвосхищали желания.
— Это тупик. Ёжики.
— Почему ёжики?
— Все в собственных требованиях, как в иголках. Кололи друг друга. Короче, я шёл пешком. И вдруг, все краски стёрлись, растворились — и вот — вокруг оно, одиночество. Настоящее. Реальное. Я получил то, к чему стремился. Не знаю, сколько времени я метался, как тигр в клетке. Пытался выйти, порой шёл до изнеможения, падал, забывался во сне, просыпался, брёл снова. Ты не представляешь, как это было страшно. Хотелось увидеть что-то, кроме этого песка и неба. В психологии это называется сенсорной депривацией[1]. Ни звуков, ни красок, ничего живого. Через какое-то время у меня начались галлюцинации — я стал слышать звуки, видеть невероятные картины. Потом собрался. Стало легче.
1
Сенсорная депривация — состояние сознания, лишенного внешних раздражителей. Выражается галлюцинациями.