От того, что Стелла Георгиевна осталась у нас на ночь я, мягко говоря, не в восторге. Но это меньшая из всех моих проблем.
— Будто тебя это пугает, — шепчу и чувствую, как в ноздри заползает легкий аромат мужского геля для душа.
Этот запах, голос и дом играют со мной злую шутку. Вынуждают поверить в то, что всё хорошо. Всё как прежде.
Не верю этой дешевой уловке собственного сознания.
— Нет, — коротко отвечает и не спешит отходить в сторону.
Мельком вижу в зеркале, вмонтированном в дверцу шкафа, отражение Макара. Он смотрит на меня. Неотрывно. Да я и сама чувствую кожей его взгляд.
Тяжелый. Внимательный. Вызывающий сотню мурашек.
Макар хочет ко мне прикоснуться. Я почему-то уверена в этом на сто процентов. На мне простой шелковый халат сливового цвета. Контуры налитой груди не заметить невозможно. При всем желании. Подтверждение приходит почти сразу, когда ловлю взгляд мужа в отражении.
Снова мурашки. Но уже совсем другие. Дура.
Продолжаю делать вид, что занята своим делом. Макар еще несколько мгновений стоит позади меня, затем тихо и слегка рвано выдыхает и отходит в сторону.
Между нами всё равно ничего не могло бы быть. Уж точно не сразу после родов. Тем не менее я испытываю темное и глупое удовольствие от того, что очертила границы, и Макар их не перешел.
Хотел. Но сдержался.
Всё еще любит? Или банальное мужское самолюбие тянет иметь при себе одновременно нескольких женщин? Мне противно от этих мыслей.
— Идем, — продолжает стоять на своем Макар.
Мне всё еще больно. И снова хочется сделать больно в ответ. Но не знаю, как. Не знаю, зачем.
Разворачиваюсь и смотрю мужу прямо в глаза.
— Скольких своих шлюх ты приводил в наш дом?
Макар плотно сжимает челюсти. Не нравится. По взгляду вижу, что злится, раздражается.
Может, он и не водил сюда никого, но откуда я могу знать, где правда, а где ложь? Доверия ведь между нами теперь нет.
Глава 7.
— Ты всё неправильно делаешь, — строго заявляет Стелла Георгиевна.
Я сильней хмурюсь, кусаю внутреннюю сторону щеки, но упрямо продолжаю заниматься своим делом.
Не хочу ссориться, потому что это бессмысленно, но и плясать под дудку свекрови тоже не собираюсь. Она это прекрасно понимает, но всё равно пытается прогнуть под себя. Не удивлюсь, если ей это даже доставляет определенное извращённое удовольствие.
— Правильно, — тихо отвечаю и продолжаю одевать Лику.
Она внимательно смотрит на меня и на весь окружающий ее мир. Может, мне это только кажется, но я вижу ее улыбку. Пусть и иллюзия, но хоть приятная.
Стелла Георгиевна гостит у нас уже несколько дней, и я чувствую, как чаша моего терпения постепенно заполняется всё больше и больше.
— Откуда ты можешь знать? — не унимается. — Это твой первый ребенок. Опыта совсем еще нет.
Мне отчаянно хочется задать ей встречный вопрос, но держусь и щекочу крошечную пяточку Лики. Так и рвусь зацеловать каждый ее розовый пальчик. Дочка помогает мне не зацикливаться на негативных мыслях и удерживать внутреннее равновесие.
С Макаром почти не пресекаюсь. Только утром и иногда вечером. Из нашей спальни я переехала, пока он был на работе. Собрала необходимые вещи и перебралась в детскую. Благо, она большая. Есть где разместиться. Да и рядом с Ликой мне спокойней будет.
Наивно тешу себя мыслью, что первый шаг к тому, чтобы навсегда уйти из жизни Макара уже сделан. Пусть только Лика немного окрепнет, а там всё и решится окончательно.
— Быстро учусь, — отвечаю всё таким же спокойным тоном.
Стелла Георгиевна, кажется, сдается и уходит. Знаю, что ненадолго, но всё равно испытываю облегчение. Этот раунд явно за мной. Как показывает практика, тотальное спокойствие иногда действует куда лучше обычного крика.
Но как я и предполагала, Стелла Георгиевна снова появляется в поле моего зрения, но уже в обед.
Я только покормила Лику и уложила спать. Она почти не капризничает, но я боюсь сильно радоваться. Вдруг это просто временно, а затем начнется самый настоящий квест с препятствиями? Лучше морально быть готовой. Насколько это возможно.
— Вы с Мариком поссорились?
— Это наше личное.
Откуда беру силы на это спокойствие? Сама не знаю. В самую первую ночь после возвращения из роддома я всё-таки осталась спать в детской. Ну как спать. Проревела в подушку несколько часов подряд. От души, но без лишних звуков. А наутро ничего не почувствовала. Только пустоту.
Не спешила обольщаться. Думала, что боль вернется.
Она вернулась. Но совсем другой. Неспособной пробиться сквозь прозрачный барьер этой странной пустоты.