Продолжаю выбирать детскую одежду. Когда расплачиваюсь на кассе, передаю охраннику пакеты, чтобы он уложил их в багажник.
Как бы я ни упрямилась, но Макар остался непреклонен. Теперь меня всюду сопровождает личная охрана. Она сохраняет дистанцию, похожа на тень, но мне всё равно неуютно. Чувствую себя так, будто попала в заключение.
— Надеюсь, кофе я могу сама выпить? — резко интересуюсь у охранника.
Он ни в чем не виноват. Просто выполняет свои обязанности. Но я всё равно смотрю на него с раздражением. Наверное, думает, что я просто капризная глупая женушка очередного толстосума. Пусть так.
Когда получаю утвердительный короткий кивок, чувствую себя еще хуже. Вынуждена отпрашиваться как маленькая.
Разворачиваюсь и стремительным шагом направляюсь в одну из элитных кофеен. Раньше мы с Макаром частенько здесь бывали. Тогда я еще была наивной маленькой дурочкой, которая свято верила, что мой муж никогда меня не предаст и не обманет.
Воспоминания ранят меня и злят, поэтому я не удерживаюсь и делаю внушительный заказ. Расплачиваюсь, конечно же, картой Макара. Мелочно, но меня зло тешит, что я спускаю его деньги на то, к чему даже не притронусь.
Когда мне приносят заказ, чувствую, что злость проходит и уступает место опустошенности. Но на этот раз я не успеваю слишком глубоко провалиться в это отвратительное вязкое состояние. Слышу слегка удивленное у себя над головой:
— Дюймовочка?
Поднимаю взгляд и вижу Серёжку. Он стоит в нескольких шагах от моего столика.
Тоже удивляюсь такой неожиданной встречи, а затем вспоминаю, что Козырев так же, как и мы с Макаром всегда любил именно эту кофейню.
— Привет, — приподнимаюсь из-за столика.
Серёжа подходит, легонько, но уверенно обнимает.
— Сегодня я на каблуках, — зачем-то сообщаю, когда сажусь обратно.
— Это тебя не спасет. Всё равно же Дюймовочка, — Козырев весело подмигивает мне, и я чувствую, как внутри расползается легкость.
— А где Даровский? — Серёжа крутит головой из стороны в сторону, ищет моего мужа.
— Я здесь сама, — отвечаю так, словно меня этот факт ни капли не трогает.
На самом деле, вранье. Конечно, трогает.
Даже в том же детском магазине я видела несколько парочек, которые вместе выбирали одежду для годовалого малыша. А еще одного папочку краем глаза заметила. Он так сосредоточенно слушал консультанта, словно собирался покупать не коляску, а запускать ракету в космос.
Как отца мне не в чем упрекнуть Макара. Да, единственное, он не может таскаться со мной по магазинам. Банально нет времени. Но… Это чёртово «но» всегда будет между нами.
Забавно, что пока Козырев не спросил о Даровском я не ощущала этой жуткой тяжести одиночества.
— Вот как. Это, конечно, зря. Я бы на месте Даровского везде ходил с тобой, чтобы никто не украл и слюни лишний раз не пускал.
Не сдерживаюсь и улыбаюсь. Серёжка себе не изменяет, всегда говорит так, что сразу чувствуешь себя красавицей.
— Если не торопишься, можешь составить мне компанию, — предлагаю и указываю подбородком на свой внушительный заказ.
— Похоже на срыв, — констатирует Серёжа и медленно опускается на мягкий диванчик, расположенный прямо напротив меня.
— С чего ты это взял?
— Не припомню, чтобы ты была сладкоежкой.
— Точно, — снова улыбаюсь, но улыбка на сей раз кажется мне натянутой.
— Красивая ты, Дюймовочка, а вот взгляд, — после нескольких секунд молчания подмечает вполне серьезным тоном Серёжа.
Я по инерции прячу своей взгляд в чашечке с ароматным кофе.
— Просто немного устала. Оказывается, матерью быть не так-то и легко. Знала бы заранее, повременила, — пытаюсь шутить, но понимаю, что не могу сбить такой слабой шуткой тот курс, который взял Козырев.
— Это не усталость, — продолжает он. — Это грусть.
— Давай поговорим о чем-нибудь другом, хорошо? — прошу максимально мягко. Не хочу еще и на Козыреве срываться ни за что.
— Времена меняются, Дюймовочка, — резюмирует Серёжа после того, как заказывает и себе кофе. — Люди — тоже.
Я вскидываю взгляд на друга, он его тут же ловит.
— Мы с тобой, — продолжает Козырев. — И Даровский не отстает.
— Мне кажется, я какой была, такой и осталась. Да и ты не сильно изменился, только…
— Что? — в глазах Серёжи начинают танцевать бесята.
— Стал еще более мужественным, привлекательным, — отвечаю.
Он улыбается. Так широко и открыто, что не улыбнуться в ответ не могу.