И всё. Никаких оправданий. Испуга. Замешательства. Клятв. Ни-че-го. Макар даже не собирается делать вид, что в чем-то виноват.
— То, что здесь запечатлено — правда?
Судорожно стискиваю пальцами край одеяла. Надеюсь, что вот-вот услышу, как всегда, уверенное «нет». Сейчас Макар всё объяснит без лишних эмоций. По факту. Я попрошу прощения за то, что с горяча устроила цирк и всё между нами тут же наладится.
Но время идет. Ответа нет.
Только короткий, но разрушающий мою личную вселенную утвердительный кивок.
Весь мой прежний мир тут же превращается в прах и беззвучно осыпается пеплом у изножья моей больничной кровати.
— Почему? — спрашиваю дрогнувшим голосом. — За что ты так… с нами?
Макар бросает в мою сторону холодный взгляд.
Мои вопросы явно сейчас звучат слишком мелодраматично. Подбородок дрожит. Напоминаю себе, что нельзя — я родила всего пару часов назад. Мне нужно сохранять ясность ума и грудное молоко. Чтобы не умереть, не свихнуться, не навредить дочери.
— Айя, истерика сейчас ни к чему, — чеканит строго. — Что бы ни случилось, знай — вы с Боженой — моя семья. Самое ценное и весомое, что у меня есть.
Это просто шок. Я ничего не чувствую, будто враз всё онемело. Из глубин грудной клетки рвется странный смех. Я гашу его только потому, что не хочу разбудить дочь.
— Я назвала её Анжеликой.
Муж стискивает челюсти, упирается ладонями в бортик кровати. Кажется, еще секунда и он разнесет всю клинику своим гневом.
Мы ведь договаривались.
Знаю. Но ещё клялись никогда друг другу не изменять.
— После выписки я первым же делом подам на развод, Даровский. — Окончательно добиваю.
Пусть больно будет не только мне.
Глава 4.
Губы Макара изгибаются в едва заметной жесткой улыбке с явным снисходительным оттенком. Я чувствую себя круглой дурой, будто только что выдала самую бестолковую глупость, какую только можно. А он милостиво ее вытерпел. Надо же. Какая щедрость.
— Не неси херню, Айя, — отвечает и медленно выпрямляется.
Такой большой и широкий в плечах. Раньше мне казалось, что Макар собой заслонит меня от любой беды, если потребуется. А теперь… Теперь будто душит своим присутствием. Сжимает. Отрезает путь к свободе.
— Это не херня. Я подам на развод, Даровский. Ты даже не представляешь, как мне сейчас больно.
— Не дури, родная.
Он снова прожигает меня своим взглядом, который способен и душу всю вытрясти, если захочет.
— Не будет никакого развода, Айя. Это понятно? Я не позволю своей дочери расти безотцовщиной.
Горло сдавливают и слезы обиды, и жгучая злость. Если бы могла, прямо сейчас ушла. Забрала бы дочь и ушла. Неважно куда. Главное — подальше отсюда. Подальше от этого человека.
Потряхивает как ненормальную.
Кажется, что каждую мою мышцу в теле выворачивает, выкручивает. Это такая странная боль. Она и в самом деле не похожа ни на одну другую, которую я испытывала раньше. Её нельзя купировать. Никак. Нельзя описать.
— А что ты позволишь, Макар? Держать меня рядом? Несчастную и униженную?
Слышится раздраженный вдох.
— Хватит устраивать истерику из-за одного ничего незначащего траха, — веско добавляет, будто решает поставить этим жирную точку в нашем разговоре.
Хочется его ударить. Так сильно хочется, что даже в кончиках пальцев начинает покалывать. Я даже вижу, как моя ладонь метко бьет по щеке с короткой темной щетиной. Этот миг мне неожиданно доставляет какое-то темное и не совсем адекватное удовольствие. А затем это происходит в реальности.
В пальцах теперь болит из-за удара. Не такого крепкого, как мне хотелось бы. Облегчения нет. Хватаюсь руками за поручень кровати, чтобы не свалиться. Пульс бешено бьет по вискам.
— Ты это сделала в первый и последний раз, Айя, — предупреждает Макар, а я вижу, как его кожа наливается красным.
Слышу, как дочка начинает кряхтеть в кроватке, а затем — плакать. Только не это. Сразу же прихожу в себя. Разбудили ребенка своими выяснениями отношений!
Мне страшно и стыдно, потому что для своей дочери я хотела совсем другого. Я хотела для нее счастливую и любящую семью, а она с первых же дней своей жизни уже становится невольной свидетельницей ссоры между родителями.
Я аккуратно поднимаюсь.
— Лежи, я сам, — строго предупреждает Макар.
Не слушаю. Делаю то, что и задумала.
Поднимаюсь и подхожу к дочери. Глаза застилает пелена слез. Кажется, что всё вокруг меня плывет акварелью. Ко всем прочим чувствам, что переполняют меня, добавляется еще и страх. Страх из-за того, что я не смогу справиться с обязанностями матери. Я уже не справляюсь с ролью жены, раз мне изменил муж.