Глава 5.
— Такая сладкая, такая хорошенькая. Так бы и съела тебя, — тихо приговаривает Эля, склонившись над кроваткой своей племянницы.
Не могу сдержать улыбку.
Эля для меня не просто сестра мужа, а самая настоящая подруга. Она сразу приняла меня, в отличие от Стеллы Георгиевны. Всегда оптимистически настроенная. Всегда готовая прийти на помощь и встать на защиту, если потребуется.
Палата залита солнечным светом, но на душе у меня будто бы возникла безлунная холодная ночь. Вчера моя медсестра выпроводила всех посетителей, потому что время визитов истекло. Я с Элей успела только поздороваться и быстро обнять. Долго не думая, она сегодня сразу же первым делом снова приехала к нам.
Я должна радоваться. Должна наслаждаться своим материнством. Но не получается. Дыра в груди ноет. Нестерпимо. Ночью я почти не спала. А надо бы. В голове роились тревожные мысли. Глаза жгли горячие слезы.
Перед уходом Макар подошел ко мне и опустив ладонь на затылок, привычно поцеловал в макушку. Он так часто делает перед тем, как уехать на работу. Мне всегда нравился этот поцелуй. Такой привычный, нежный. Теперь он приносит мне только боль.
Я, конечно же, не стала дергаться при Эле, но внутри всё просто сгорало и умирало заживо.
Думала, что наутро станет чуть легче и тревожные мысли отпустят. Но нет. Стало только хуже. Единственное, что не позволяет мне окончательно провалиться в бездну боли и жалости к самой себе, так это дочь.
Смотрю на нее и упрямо заталкиваю слезы поглубже в себя.
— Там уже все наши столько подарков навезли, — сообщает Эля, ласково поглаживая указательным пальцем животик Лики. — Приедешь домой, в обморок просто упадешь. Ползунки, ходунки, пеленки, распашонки. Все будто с ума сошли. Наши дальние родственники из Канады всякие книжки со сказками передали и кучу всего такого, что нашей принцессе понадобится года через три.
Я киваю и стараюсь удержать на губах улыбку, чтобы хоть как-то сохранить вид причастности к разговору.
У меня тоже есть родственники. Но от них я не получила даже банального поздравления с рождением первенца. Каждый сам по себе. Так бывает. Я давно к этому привыкла, но на контрасте с семьей Макара, ощущаю грусть и даже стыд.
— Хорошо, спасибо, — выдавливаю из себя и смотрю на пол, где еще вчера валялись те гадкие фотографии.
Я попросила, чтобы их убрали. Выбросили, сожгли. Просто уничтожили, чтобы я никогда их больше не видела. Уборщице нет никакого дела до чужих драм, поэтому со своей задачей она справилась быстро и без лишних вопросов.
— Что-то ты совсем загрустила, — отмечает Эля.
Поднимаю взгляд на подругу и вижу, что она внимательно рассматривает меня. Слезы снова начинают жечь переносицу. Пытаюсь сдержаться. Успокоиться. И вроде бы получается, но Эля уже всё заметила.
— Айя, ну ты чего? — в ее голосе слышатся и растерянность, и волнение.
Ничего не могу сказать. Голосовые связки будто кто-то сдавил. Кто-то у кого сильная железная рука. Снова пытаюсь выровнять дыхание, но становится только хуже, вообще нормально дышать не получается.
Эля оказывается рядом со мной, а я уже ничего не вижу, потому что слезы предательски катятся ручьями по щекам.
Несколько минут мы сидим в тишине.
Эля обнимает меня, гладит по спине, а я реву. Беззвучно, но с таким чувством, что вот-вот могу просто распасться на кусочки.
Нельзя. У меня теперь ребенок. Я не могу позволить себе быть слабой. Не могу. Но так больно, что хоть на стену лезь.
— Если не хочешь говорить, не надо, — спустя какое-то время шепотом обращается ко мне Эля. — Ты только скажи, себя нормально чувствуешь? Ничего не болит? Не беспокоит?
— Всё… нормально, — заикаясь от рыданий, отвечаю.
Эля аккуратно отстраняется и подает мне стакан с водой.
— Ну нельзя же так, Айка. Не знаю, правда или нет, но говорят, если мать грустит, то и ребенок становится очень беспокойным.
Я всё это прекрасно понимаю, но не могу… Не получается собрать себя по кускам.
— Макар, — шепчу, — он…
— Да я еще вчера заметила, что между вами двумя что-то случилось, — Эля забирает стакан и ставит его обратно на прикроватную тумбочку.
Одна часть меня не хочет говорить о том, что вчера случилось. Не хочет сеять раздор между братом и сестрой. Но другая… Другая нуждается в том, чтобы выговориться. Может, это поможет успокоить боль? Вряд ли.
— Мы разводимся, — на рваном выдохе заявляю и тут же слышу в своей голове уверенный голос Макара, утверждающий, что развода не будет.
— Как? — Эля смотрит на меня широко распахнутыми глазами.
Она в шоке. Я тоже в шоке. Была. Вчера. А сейчас чувствую то жгучую боль, то онемение. И так по кругу.