Соответственно, Гитлер заявлял своим генералам, что Англия только тогда заключит мир, когда Германия станет хозяйкой всей Европы. Перед Альфредом Йодлем в августе 1940 г. Гитлер расширил эту идею еще дальше. Англия, считал он, отказалась от его мирных предложений даже после Дюнкерка, потому что заключила секретное соглашение с Советским Союзом. Вряд ли Гитлер, видевший пассивность Советского Союза, когда были захвачены Чехословакия и Польша, говорил это серьезно, но он нуждался в этом оправдании просто потому, что он рассчитал, что Йодль в нем нуждается. (Советский Союз был готов оказать, согласно договору, любую помощью Чехословакии, но последняя, под давлением Англии и Франции, предпочла принять условия Мюнхенского сговора. Польша же стала жертвой собственной политики — отказ от союза с СССР, участие в расчленении Чехословакии, поиски союза с Германией для совместного похода на Москву. Когда же тучи сгустились, польское руководство понадеялось на Англию и Францию, что и привело к национальной катастрофе. — Ред.) Психологически национал-социалистическое мышление с его выношенным настойчивым требованием автономной, самодостаточной экономики и непрерывно растущих земельных пространств уже не могло терпеть другой силы и независимости на одном и том же континенте. Весь национал-социалистический акцент на автаркию и свободу от манипуляций международного финансового рынка был сконцентрирован в четырехлетнем плане 1936 г., и этот план провалился. Как следует не разрабатывался альтернативный путь развития, ведь Германия с ее особыми ресурсами была особенно хорошо приспособлена для того, чтобы заняться промышленными инвестициями в развивающихся странах. Никогда не рассматривалось то, что такие инвестиции могут принести значительно больше настоящего блага для народа Германии, чем система европейских экономических сателлитов, привязанных к четырехлетнему плану. Вместо этого подогревалась вера, что Германия — бедная и лишенная наследства страна. Гитлер, который сам был бедным и лишенным наследства, стал естественным олицетворением этой идеи.
Таким образом, немецкий народ отождествлял себя со своим лидером и, возможно, разделял его убеждения. Когда немцы прочли в утренних газетах, что они вступили в войну со своим вчерашним союзником, их шок был, несомненно, ослаблен тем, что они не могли написать об этом в газеты. Но для подавляющего большинства это событие вообще не стало шоком. Травмирующее отождествление своих надежд и страхов с личностью их фюрера давно уже привило немцам иммунитет от шока. На Нюрнбергском процессе это душевное состояние пришлось исследовать юристам и криминалистам, у которых с каждым днем все более округлялись глаза от удивления и которых оно все более озадачивало. Советские юристы, сами подверженные травмирующему отождествлению или в любом случае привычные к его использованию, легко сделали выбор в пользу смертного приговора для всех поголовно. Западные участники процесса уехали обеспокоенными, не сходясь во мнении между собой и настолько потрясенными, что международный трибунал уже больше никогда не устраивался. В суде было зачитано четыре с половиной миллиона слов из документов и свидетельств, но они не дали ответа на загадку семидесяти миллионов немцев, которые отождествляли себя с одним человеком; никакого ответа на вопрос, могут ли новые семьдесят миллионов или, может быть, пятьсот миллионов человек превратиться в такой же невезучий народ, как немецкий в 1941 г.?
Этот феномен еще труднее принять, когда осознаешь, что Гитлер в июне 1941 г. не выполнял каких-то данных давным-давно обещаний, не выполнял клятв, не осуществлял никакой программы, за которую настойчиво бы выступал. Партийная верхушка быстро нашла ссылку на пророческие пассажи в четырнадцатой главе «Майн кампф», но осторожность не позволила ей заметить, насколько недальновидными они уже оказались. В 1926 г. Гитлер считал Россию «разложившимся государственным трупом», а Англию и Италию — единственными стоящими союзниками. Договор с Советским Союзом означал бы, что Германии придется его поддерживать в войне с Западом. Для Германии это было бы равносильно уничтожению. (Автор путает пакт о ненападении с несуществовавшим договором о военной помощи. — Ред.) Был бы Бисмарк жив в 1926 г., он бы не стал заключать союз с нацией, пребывающей в таком упадке. И Гитлер выступал не за «кампанию в стиле Александра» (Македонского. — Пер.) против России, а скорее за прогрессивную оккупацию, поскольку Российское государство продолжало разлагаться «из-за влияния еврейства и крушения старого германского руководства страной». А за прогулочным маршем германского оружия последует германский плуг.