Утро наступает медленно
Утро наступает медленно. Первые проблески зари разливаются матовым светом на востоке и начинают одну за другой гасить небесные звезды. На горизонте заалела яркая полоса — рождается новый день. Игриво выглянуло яркое оранжевое солнышко и смело покатилось вверх, наполняя все вокруг своим радостным сиянием. Под его натиском ночной холод стал понемногу отступать, что пришлось весьма по нраву птицам, и они громко защебетали, радуясь наступлению нового весеннего дня.
Тяжелый, почерневший снег жадно поглощает первые солнечные лучи. Он уже не искрится как прежде, не играет холодными рождественскими бликами. Праздник снега уже позади. Грязная корочка льда плачет под нежным прикосновением первого тепла. На пустыре появились небольшие прогалины, и хрупкие зеленые лепесточки новорожденной травы затрепетали под сырым весенним ветром.
Март — время новых надежд.
По улицам побежали ручьи. Заторопились и люди. Это странные суетливые создания, которые ежедневно попадаются нам на пути, назойливо интересуясь, который час, какое сегодня число, сколько градусов на термометре и так далее. Мой дорогой читатель знает, о каких существах я говорю. Они толкают нас в троллейбусах, продают нам мороженое в киосках, учатся с нами в одном классе. Все они одинаковы, когда смотришь на них в общем, со стороны. Это живая горячая масса, способная любить и ненавидеть, радоваться и печалиться, верить, бороться, страдать, милосердствовать... Но стоит нам только сосредоточиться, присмотреться, как тут же начинают проступать определенные контуры, грани, характеры, поступки. Мы видим ситуацию, затем группу людей, потом личность и, наконец, поступок. Одно нам недоступно — видеть побуждения, мотивы, чувства. Но есть над нами Кто-то, Кому это возможно, потому что Он прежде всего, и все Им стоит.
Семья, как мы знаем, — ячейка общества. Группа близких, любящих сердец, живущих рядом с нами. У каждого из них могут быть свои интересы, но есть что-то, что связывает их тесными узами. А еще говорят: «В семье не без урода». Папа — пастор, мама — регент хора, младший сын — руководитель молодежи, дочь — преподаватель воскресной школы, старший сын — безбожник и кутила.
— Сеня, нам уже надо торопиться! Ты прогрел машину? — повелительным тоном произнесла Екатерина .Андреевна достаточно громко, чтобы услышал не только муж, но и все в доме.
Екатерина Андреевна — полная седая добрячка с зычным генеральским голосом и, несмотря на преклонный возраст, с довольно конопатым лицом. Медленно переваливаясь, спускалась она по парадной лестнице в прихожую, нетерпеливо сетуя на мужскую нерасторопность (по нашему мнению, довольно редкое качество).
Пока она надевала свое обширное драповое пальто, мимо нее стремительно промчался самый младший в семье человек.
— Игорь, ты повязал шарф? — крикнула она ему вслед, но он этого не услышал, потому что неудержимый темперамент молодости уже вынес его во двор.
Арсений Иванович, не менее тучный, чем его жена, показался на лестнице. Он спускался размеренно и степенно. Возле зеркала глава семейства остановился и рассеянно причесал свой редкий чуб.
Екатерина Андреевна увидела мужа и одобрительно крякнула.
— Вика уже готова? — поинтересовалась она.
— Она чистит зубы, — невозмутимо ответил Арсений Иванович.
— Как! Она до сих пор не почистила зубы?!
Арсений Иванович удивленно посмотрел на жену,
как бы не понимая, в чем дело, и добавил:
— Она уже собралась и оделась, но забыла почистить зубы. Ну что тут такого?
— В куртке и в сапогах?!
— И в шапочке, — добавил Арсений Иванович и направился к выходу.
Екатерина Андреевна ошеломленно посмотрела вслед мужу, всем своим видом показывая, что кто-то, должно быть, сошел с ума.
Наверху грохнула дверь.
— Вика, сколько раз тебе говорить, не хлопай дверью! — сокрушенно воскликнула мать и с досадой взглянула наверх.
На лестнице стоял ее старший сын. Слащавая улыбка обнажила все его зубы. Самодовольно ухмыльнувшись, он достал сигарету и, спускаясь, прикурил ее.
— Ну что, мать, надрываешься? С самого утра только и слышно, что твои выкрики.
Он остановился перед ней и выпустил облачко сизого дыма. Молодой человек, самодовольный и уверенный в себе, смотрел прямо перед собой надменным, насмешливым взглядом. Его привычка приподниматься на носочках придавала его облику элемент властности и превосходства. Он знал, что его манера держаться не нравится матери, однако демонстрировал ее всякий раз с каким-то садистским упоением.