- Как скажете, Николай Карпович. Чего-нибудь еще изволите?
- Гляди у меня! – повысил тон помещик, взирая ненавистно на своего племянника-байстрюка. – Веди себя подобающе с его милостью, да не смей искать его защиты и покровительства. Не забывай, кто ты, а кто он! Ежели вы с матушкой думаете, что при покупке сего имения перейдете в руки к новому владельцу, то спешу тебя огорчить - вы тут не останетесь. У меня на тебя и Трину особые виды, - добавил помещик, змеёй ощерившись. – Ступай, холоп, это все!
Мефодий попервах зубы стирал в порошок да до хруста кулаки сжимал, слыша эти пренебрежительные оскорбления. А потом просто стал их мимо ушей пропускать, браня про себя барина разными словами да представляя его жирной свиньей или напыщенным индюком, что скоро лопнет от гордости.
Вести себя подобающе с Ланским была для Мефодия задача трудная. Он вообще не знал, как себя с ним вести, после того как бросил его в пансионе и сбежал на столь длительный срок, но уже совсем по другой причине, нежели насмешки эгоистичных учеников и наказания строгих учителей.
К четырнадцати годам Мефодий стал крепким, рослым и сформировавшимся юношей. Голос его ломался, и спустя время, в нем уже слышались тембр и интонация взрослого человека. Глаза глядели более выразительно, линия губ стала жёстче, скулы и подбородок выделялись чуть резче.
Чувства Трегубова обострились, он стал более раздражительным, несдержанным, а временами и агрессивным. Но все это быстро сменялось необъяснимым чувством эйфории, нечаянной радости и абсолютно непонятно откуда взявшегося влечения. Мефодию снились странные сны, а поутру его льняные кальсоны были непривычно мокры и тесноваты в паху.
Возможно, то же самое происходило и с Ланским. За эти два года, что они проучились вместе, он вытянулся, возмужал, но при этом оставался все так же ангельски красив. Алые губы, молочная кожа с проступившим от усердия румянцем, небесно-голубые глаза, скулы и лоб обрамленные светлыми локонами, которые он подвязывал ленточкой. Детские, миловидные черты лица Ланского уступили место юношеским, чуть угловатым.
И когда только всепоглощающее чувство крепкой дружбы переросло в нечто совсем другое? Когда они вот так время от времени шептались по ночам, изредка засыпая рука в руке? Или когда делали уроки, обмениваясь колкостями по поводу непроходимого тупизма и врожденной неповоротливости? Или же когда выполняли сложные танцевальные па, наступая при этом друг другу на ноги, готовясь к приезду в их заведение барышень из института благородных девиц.
О, да! В тот день Ланской пользовался огромной популярностью среди юных прелестниц. Они, шепчась и хихикая, глядели на него и гадали, кого из них он первой пригласит на полонез.
- Ревнуешь, байстрюк? – услышал Мефодий в спину ехидную реплику одного из ненавистных ему учащихся. – Твою барышню, кажись, закадрили.
Трегубов, сперва отмахивался от этих «участливых» комментариев, как от назойливых мух. Но с каждым днем ему все труднее было отмахнуться от своих чувств, начинавших выходить за рамки приятельских. Тело Мефодия стало слишком чувствительным к дружеским похлопываньям по плечу, панибратским объятиям Ланского и его мягкому рукопожатию перед сном, как это бывало раньше, что теперь вызывало необъяснимый трепет и томление плоти.
И вот тогда, спустя краткое время он совершил свой очередной незапланированный побег, пытаясь убежать от этих необъяснимых чувств и самого себя.
Глава 4
Проводив ненавистного конюха-байстрюка колючим взглядом, Николай Карпович сделал очередную затяжку дорогой сигары, выдыхая сизый дым в вечернюю мглу. Каждый раз глядя на Мефодия, он видел в нем черты своего старшего брата, с которого в юности пытался брать пример и чуть ли не боготворил.
Но с появлением в их имении Трины Изотовой, которую Кирилл выкупил у какого-то князька, все изменилось. Чего греха таить, Господь девку не обидел, наградив стройной фигурой, красивым личиком и рассудительным умом. Его старший братец, забыв о приличиях и не обращая внимания на пересуды, стал жить во грехе с крепостной, растворяясь в ее щедрых ласках и речах любви, раздаваемых в его постели и вне ее.
Он и слышать не хотел о женитьбе, семейной чести и продолжении рода Трегубовых, возложив на меньшого брата сию обязанность. С появлением незаконнорожденного ублюдка, Кирилл, как показалось Николаю, стал и вовсе лишаться здравого смысла. Велел челяди слушаться Трины, словно барыни, их байстрюка отдал на обучение в один из престижнейших пансионов Санкт-Петербурга, благо в семье деньги водились и немалые.
Спустя время, его ненаглядный братец изволил отбыть за границу, даже словом не обмолвившись предложить подобное младшему брату или законному племяннику, прихватив с собой своего холопского отпрыска.
Николай Карпович терпел долго и основательно, пока шесть лет назад Кирилл в пьяном бреду не стал лелеять надежду жениться на своей крепостной, как в свое время поступали некоторые знатные вельможи, а их байстрюка Мефодия сделать законным наследником.
Если бы Господь в тот солнечный день сам бы не прибрал братца к себе, Трегубову бы пришлось взять сей тяжкий грех на собственную душеньку.
Будто это было только вчера. События трагически закончившейся охоты живой картиной стали перед глазами помещика. Их лошади мчали совсем рядом. Кирилл опережал Николая всего на пару корпусов. По бокам от его жеребца громко лая бежала свора собак, загоняя дичь на открытую поляну. На пути всадников лежало огромное поваленное дерево. Азарт охоты и безграничной уверенности в себе подстегивал Кирилла и его охотничьих гончих быстрее добраться до заветной добычи. Его жеребец взмыл, беря высокую преграду. Одна из гончих, взяв слабый старт для разбега, оказалась в аккурат под его копытами. Все произошло в один миг. Собака громко визгнула, получив копытом в ребра, ноги лошади стали запутываться и она, сбросив седока, кубарем грохнулась в траву, громко заржав от боли.
Резко затормозив у самого дерева, Николай спрыгнул на траву, не в силах поверить в развернувшуюся картину. Основная свора убежала в лес, собака, что помешала коню Кирилла взять препятствия, громко скулила, лежа в кустах папоротника. Жеребец барина хрипел, копыта его были неестественно вывернуты. Подобный перелом для лошади все равно, что смерть. А сам Кирилл, ударившись о камень, с проломленной головой и, как потом узнал Николай, перебитой хребтиной, лежал подле коня, глотая воздух открытым ртом. Его глаза были широко раскрыты, он силился понять, что произошло.
- Кирюша, братец, я здесь! – запричитал младший Трегубов, хватая брата за крепкую руку.
Но последними словами старшего брата, прежде чем провалиться в благословенное забытье, избавлявшее от боли, были не воззвания к Богу и матери, и уж тем более не к младшему брату, его законной плоти и крови со словами сожаления и любви, а просьба позаботиться о Трине и ее выблюдке.
- Я там… вольные… - с надрывом пытался сказать Кирилл, сглатывая скопившуюся во рту кровь, - Трина… Мефодий… отпусти… - выдохнул он, впав в беспамятство.
Николай громко закричал от разочарования, злости и обиды. Давясь горькими слезами и тяжело дыша, он скинул с себя ружье и пристрелил сперва пса, потом жеребца, что явились причиной разразившейся трагедии. Но потом, быстро перезарядив оружие, помещик приставил дуло ружья к голове еще живого, тихо хрипящего от боли и скопившейся в легких крови, старшего брата. Руки Николая дрожали, а глаза жгли слезы боли и ненависти.