– Из самой лучшей? – Усомнился кузнец. – Так ведь не дёшево выйдет…
– Рубль. – Отрезал я.
– Так э… Сделаем, конечно, господин, не сомлевайся!
И вот, на следующее утро, оторвав меня от зарядки, мои компаньоны заявились ко мне, ожидая чуда. Ну что ж, народ хочет шоу, народ его получит. Под удивлёнными взглядами двух пар глаз собираю всё самое необходимое. Они явно порываются что-то сказать, но понимают, что если я всё это беру, значит так надо. По пути в лес я в приподнятом настроении напеваю песенку из старого фильма:
– И тут я осознаю, что про Робина тут и не слыхали.
– Что за славный парень, Саша? – С явным интересом спросил Генрих.
– Всё же решил закончить я.
– Да, дивная история. – Подключился Мстислав. А мы между тем уже подошли к той поляне, где ещё вчера я экспериментировал с первой в этой истории пищалью. Правда, это скорее длинный пистоль, уж больно ствол коротковат. Закончив со всеми мелочами, начал свою «речь с броневика».
– Друзья мои! До сегодняшнего дня все способы побить врага издали заканчивались луком да самострелом. Однако ж сегодня всё изменится! Начинается эпоха пороха! Эпоха огнестрельного оружия! – На последнем слове я поджог фитиль и спустя мгновение прозвучал выстрел. От щита ожидаемо полетели щепки, а соломенная мишень наклонилась назад, приняв часть энергии пули, которая, впрочем, прошла насквозь. Генрих со Мстиславом вздрогнули и отпрянули. Когда же я показал им результат этих, как оказалось, нехитрых манипуляций. У Мстислава в который раз на моей памяти отпала челюсть. Генрих же только и смог промолвить:
– Так вот она какая, карманная пушечка…
Глава 15. «Неоправданные ожидания»
Мы с Генрихом уже привычно сидели за кружкой кваса, говоря на самые разные темы. Это уже стало некой традицией. Вообще Майер оказался невероятно интересным человеком. Он был умён для своего времени, довольно прогрессивен, а глаза его то и дело блестели интересом. Он был эдаким Чацким своего времени. На унылом фоне консервативного общества его реформаторские взгляды то и дело всплывали яркими пятнами. В свете последних открытий я стал для него чуть ли не прометеем, почти что полубогом. Вообще Генрих оказался не самым набожным человеком. В этом, как, впрочем, и многом другом мы с ним были очень похожи. Если бы не его выдающийся акцент и, буквально кричащая, европейская внешность, то я наверняка подумал бы, что он самый обыкновенный русский мужик. В нем не было той европейской напыщенности, того высокомерия, о котором писали в учебниках по истории и в котором я сам в свое время смог убедиться. Само собой, нет плохой нации, есть лишь плохие люди, к ней принадлежащие. В своём будущем я видел немало плохих русских и даже европейцев. Но ещё больше я видел хороших евреев, кавказцев и других, чьи нации имеют не самую лучшую репутацию. Все это лишь предрассудки. Вот и мой, пожалуй, самый близкий на данный момент приятель, был очень душевным и даже миролюбивым человеком, что, на первый взгляд, не сочеталось с его немецкими корнями.