– Фиг вам, – сказал Турецкий и включил «фумитокс».
С печальным стоном насекомые отрывались от потолка и валились вниз, а вместе с ними проваливался в сладкую дрему «важняк» Турецкий. Придерживая пальцами веки, он попробовал еще почитать, но, сообразив, что десять минут елозит глазами по одной и той же строчке, сдался и отложил тетрадь до завтра.
Засыпая, Турецкий думал, что тетрадь эта, вне всякого сомнения, не Жекина и даже пока не про Жеку, но, с другой стороны, – уж точно не про Вовика... но зачем-то же Вовик хотел ее уничтожить... и именно в связи с Жекой... особенно обидно будет... если у него просто случился очередной заскок... или он построил длинный ассоциативный ряд... доступный только одному его извращенному уму... А вообще, пора заняться скорочтением...
14
Утром Турецкому до чертиков захотелось совершить должностное нарушение – остаться дома и дочитать тетрадь.
В конце концов, какого лешего? Он занимается практически частным расследованием, в служебное время, с одобрения начальства и, как бы между прочим, за свою обычную зарплату. Так почему, спрашивается, он должен тащиться ни свет ни заря по жаре незнамо куда – проверять какие-то полуфантастические версии. Есть улика на руках – можно изучать ее сколько потребуется. А там видно будет, уличает она какого-нибудь наркозлодея или не уличает. Надо извлекать выгоду из ситуации, а выгода в ней единственная: он сам себе хозяин, и некому с него сурово спрашивать. Уж за пассивность в проведении расследования – во всяком случае.
Турецкий уже почти загипнотизировал свою совесть и отправился варить вторую порцию кофе с твердым намерением остаться дома. Но пока он убеждал себя в необходимости и оправданности такого поступка, солнце начало светить в окна, и в квартире запахло Сахарой. Турецкий еще раз полистал дневник – чтения не на один час, а в кабинете кондиционер... А по дороге можно и к Сахнову в клинику заехать. Черт, пошланговал, называется...
Лечащий врач Жеки был пожилой и грузный, с вислыми седыми усами, похожий на Тараса Бульбу. Он открыл историю болезни наугад где-то посредине, достал очки, потом спрятал, склонился в три погибели и долго изучал одну страницу. Турецкому показалось, что он спит. Может, не будить, подумал Турецкий, почитаю пока, тут, слава богу, прохладно.
– У Промыслова ремиссией и не пахло, – сказал наконец врач, не поднимая глаз от медицинской карты. Выходит, он все-таки не спал. – Есть наркоманы, которым еще можно помочь. На самом деле, очень многим, хотя излечиваются далеко не все – срываются, как правило, по самым разным причинам. А Промыслов – безнадежен.
– Почему? Настолько запущенный случай или...
– Он после первой дозы уже был неизлечим. Ярко выраженная предрасположенность. Я это понял очень быстро. Традиционными методами ему помочь нельзя, но не выгонять же его на улицу – лечили как всех. Клятва Гиппократа.
Врач снова уткнулся в Жекину карту на той же самой странице. Турецкий начал нервничать. Что-то тут не так. Не хочет этот эскулап с ним разговаривать, откровенно не желает и даже не скрывает свое нежелание.
– А с самим Евгением Промысловым вы делились своим скепсисом по поводу его исцеления?
Доктор посмотрел на Турецкого, как на умственно отсталого. Впрочем, может, он на всех так смотрел?
– Я что, по-вашему, полный идиот? Он бы на следующий день вскрыл себе вены. У него и так абсолютный бардак в голове. Положенный курс прошел – выписали. Дальше уже все от него самого зависит.
– Вы упомянули о нетрадиционных методах. Что именно имеется в виду? И поднимали ли вы эту тему в беседах с Промысловым?
– Да как сказать... Ходят всякие сказки. Какой-то буддистский монастырь где-то в Бурятии, что ли. Но каким бы принципиально иным ни было лечение наркомана, смысл-то остается прежним: ему нужно пережить ломку, потом вторичные рецидивы и так далее. Все то же самое, только без медикаментозной помощи. Но при желании можно и аппендикс удалить без анестезии.
Турецкий содрогнулся.
– То есть вы ему ничего подобного не советовали?
– Я нет.
– А кто советовал?
Врач пожал плечами.
– Как Промыслов вообще попал к вам?
Молчание.
– Сановный папа постарался?
– Я с его отцом дела не имел.
– А с кем имели? У вас же не какой-то задрипанный районный психдиспансер, уверен, что не так просто сюда попасть. Вы же наверняка не станете подбирать наркомана в подворотне.
Врач снова пожал плечами:
– Я его не устраивал.
– С кем из больных Промыслов общался?
– Ни с кем. Он лежал в боксе.
– А из персонала?
Молчание.
– Вы меня плохо слышите?! – не выдержал Турецкий. – С кем из персонала контактировал Промыслов?!
– С Долговой, – пробубнил доктор недовольно.
– Кто такая Долгова, врач? Сестра?
– Завлаб в НИИ, к клинике она отношения не имеет. Вроде бы они с Промысловым давние знакомые.
– Так это она его устроила?
– Не знаю. Наверно. Возможно. Его покойный Георгий Емельянович лично оформлял, а она каждый день навещала. Отца его, повторяю, я в глаза не видел.
15
У Долговой было необычное имя – Божена. Миловидная натуральная блондинка с хрупкими чертами лица, глубокими синими глазами и легкой спортивной фигуркой.
Она сидела за компьютером, одновременно глядя на монитор и в лежащий на столе справочник, левая рука бегает по клавишам, правая что-то чертит в журнале. На появление Турецкого Божена Долгова никак не отреагировала. Он заглянул ей через плечо: сплошь китайская грамота, чудовищные химические формулы и непонятные обозначения.
– Вы следователь? – спросила она, не отрываясь от работы.
– А вы в прошлой жизни были Юлием Цезарем?
Божена Долгова захлопнула справочник и выключила компьютер.
– Вы здесь в связи с гибелью Георгия Емельяновича?
– Не совсем. Некоторое время назад исчез Евгений Промыслов, а я его разыскиваю.
– Здесь вы его не найдете, зря стараетесь.
Азаров был прав, подумал Турецкий, народ тут как на подбор: ни с одним каши не сваришь.
– И почему вы пришли ко мне? – снова подала голос Долгова.
Ну это уже ни в какие ворота, возмутился он про себя.
– Послушайте, я не хочу показаться невежливым, но обычно я задаю людям интересующие меня вопросы. Давайте будем придерживаться традиций.
– Давайте не будем спорить на пустом месте. Что конкретно вы хотите знать о Евгении?
– Как максимум, где он в настоящий момент находится и чем занимается.
– Увы, мне об этом ничего не известно.
– Тогда расскажите мне о нем все, что знаете, дабы я смог отталкиваться от чего-то в своих поисках.
– Я принимаю ваше предложение, давайте будем придерживаться традиций. Спрашивайте.
– Договорились. Спрашиваю: это вы устроили Промыслова сюда, в клинику профессора Сахнова?
– Да, я его уговорила. Это одна из лучших, если не самая лучшая у нас государственная нарколечебница. К тому же я могла непосредственно контролировать, как у него дела.
– Я только что разговаривал с его лечащим врачом. Он сказал, что Евгений предрасположен к наркотикам и потому лечение не было эффективным...
– Насчет предрасположенности я с ним на сто процентов согласна, – с жаром подхватила Божена, – хотя это и не вполне строгий термин. На сегодняшний день ни в одной наркологической клинике мира не могут измерить степень предрасположенности пациента к тому или иному наркотику количественно, как, например, артериальное давление. Не существует общепризнанной методики.
– То есть вы тоже считаете, что лечение было обречено на провал? Зачем же вы тогда на нем настаивали?
– Вы не совсем правильно себе это представляете. Помещение Евгения в клинику не было абсолютно бесперспективной затеей. Да, шансов на исцеление было немного, но они есть всегда, это процесс вероятностный. И он, по крайней мере на время лечения, перестал колоться. Уже одно это стоило того, чтобы...