Это пренебрежительное отношение было отброшено после 11 сентября 2001 г. Центральная Азия превратилась в ключевой центр логистической поддержки американской войны против талибов, проведения операций по подавлению терроризма и усилий по созданию стабильности. Никто в 1990-х гг. не сумел бы предвидеть, что Соединенные Штаты развернут военные базы в Киргизии и Узбекистане. Вашингтон холодно отнесся к настойчивым попыткам узбеков координированно проводить антирусскую политику. Сходным образом, приветствуя на словах многообещающую демократию в Киргизии, Вашингтон оказывал этой стране очень скромную материальную поддержку. После 9 сентября 2001 г. неодобрение диктаторского режима Каримова и озабоченность вопросом о правах человека сменились реальной политикой, и Центральная Азия заняла видное место в стратегических расчетах американцев.
Результатом более тесного контакта стало взаимное разочарование. События в Андижане подействовали на обе стороны как холодный душ. 13 мая 2005 г. в расположенном в Ферганской долине городе Андижане около 10 тыс. человек собрались на митинг протеста против ареста 23 местных торговцев, которых режим Каримова обвинил в принадлежности к экстремистской исламской организации Хизб ут-Тахрир. Вызванные местной властью войска открыли огонь, и были убиты сотни людей (точные цифры неизвестны). Каримов заявил, что погибло только 189 человек и что убили их так называемые экстремисты, что было явной ложью. Соединенные Штаты после недолгих колебаний осудили действия властей и призвали к проведению независимого расследования. В ответ Каримов в июле того же года лишил США доступа к военной базе Карши-Ханабад. Каримов уяснил, что у американской реальной политики есть свои границы, а изгнание американцев с военной базы Карши-Ханабад показало Вашингтону, что его присутствие в регионе держится на шатком фундаменте и что Россия хоть и ослабла, но вряд ли ушла со сцены. Имперская традиция, сохранение коммуникаций по оси Север-Юг, значимость России в качестве торгового партнера, русифицированность местных элит и страх центральноазиатских диктаторов, что американцы станут опорой демократических движений, – все эти факторы позволили России сохранить существенное присутствие в Центральной Азии, а богатство, ставшее следствием роста нефтяных цен, дало Кремлю возможности для его расширения.
По мнению Румера, Соединенные Штаты, со своей стороны, должны учитывать по меньшей мере три следующих обстоятельства. Во-первых, они должны подчинить преданность демократии необходимости иметь дело с недемократическими режимами этого региона, который стал столь значимым для безопасности Америки. Во-вторых, Вашингтон должен не только соперничать с Россией и Китаем, но и сотрудничать с ними. С одной стороны, обе страны стремятся усилить свое влияние в регионе и ослабить американское, но, с другой стороны, они являются важными игроками и без их сотрудничества Соединенным Штатам не добиться здесь устойчивых результатов. В-третьих, Соединенные Штаты должны взвешивать издержки и выгоды от углубления своей вовлеченности в дела региона, отличающегося множеством ловушек и склонностью к потрясениям и в результате сулящего массу неприятных сюрпризов. Андижан и стал напоминанием о всех этих опасностях.
Статья Дмитрия Тренина начинается с указания на чрезвычайно важный факт: соседство. На русском политическом сленге бывшие советские республики именуются «ближним зарубежьем». Из анализа Тренина ясно, что Центральная Азия – это «самое близкое зарубежье»: протяженность длиннейшей в мире российско-казахстанской границы составляет 7500 км, а приволжская мусульманская республика Башкирия отстоит от нее всего на 50 км. Оказалось, что вопреки лозунгу, что глобализация сделала расстояние малосущественным, близкое соседство все еще играет роль – и огромную. Более того, стратегическое значение, созданное географией, усиливается под давлением демографии. В России живет около 25 млн мусульман (оценка спорная и зависит от того, кого учитывают, а кого исключают), и, хотя не стоит автоматически предполагать в них сторонников мусульман Центральной Азии, игнорировать этот фактор было бы явной глупостью – слишком многое зависит от будущего политического развития России и Центральной Азии. Тренин отмечает и проблемы, создаваемые Центральной Азией для России: речь идет о наркотиках, которые попадают в Россию из Афганистана через Центральную Азию. Учитывая, что наркомания превратилась для России в тяжелую проблему, а с ней пришла эпидемия СПИДа, понятно, почему эта необычная угроза безопасности так раздражает Кремль.
Тренин совершенно верно, на мой взгляд, отвергает апокалиптический сценарий русского ирредентизма (это особенно тревожит Казахстан с его славянским большинством в ряде северных областей) или насильственного присоединения. Москве, подчеркивает он, нужна сфера влияния, но она не стремится к присоединению территорий. Это не пустое различие. Можно осуждать желание России иметь решающий голос в делах Центральной Азии, но в свете истории и политических реалий в этом нет ничего необычного: вспомните традиционную политику Соединенных Штатов в отношении Латинской Америки или усилия Британии сохранить влияние в бывших колониях через механизм Британского содружества.
Стремление России иметь сферу влияния объясняет ее растущую двойственность в отношении к присутствию США в Центральной Азии, и это важный элемент в подходе Тренина. С одной стороны, Москва – пусть и неохотно – понимает, что американское военное присутствие в регионе стало неизбежным следствием начатой после 9 сентября кампании по унижению Талибана и установлению в Афганистане стабильного дружественного режима. Учитывая неприязнь Москвы к враждебным ей воинственным талибам, она, пожалуй, была даже в известной степени рада появлению американцев. Тренин полагает, что в целом Кремль и до сих пор предпочитает присутствие американцев, поскольку альтернативой стало бы восстановление власти талибов в Афганистане.
Тем не менее, как показывает Тренин, Россия при поддержке Китая подозрительно относится к долговременным планам Америки и полна решимости не допустить постоянного присутствия американцев в этом регионе, и это отношение сквозит в той раздражительности, которая стала характерна для отношений между Москвой и Вашингтоном. Об этом же свидетельствуют активность в рамках ШОС, русские базы в Канте, Киргизия, и в Айни, Таджикистан, и быстрое налаживание отношений со своевольным Узбекистаном. С точки зрения Тренина, России нужны не демократические правительства, а стабильные и больше всего она боится длительной нестабильности в своих бывших южных провинциях. России удобно иметь дело с имеющей советские корни элитой, которая правит в этом регионе. Проблема для Москвы только в том, что во всех странах Центральной Азии настало время смены лидеров (революция тюльпанов в Киргизии уже осуществила это, и пыль еще не до конца осела), и все еще велика вероятность того, что этому будет сопутствовать длительная неопределенность или потрясения. Поэтому для Москвы чрезмерная вовлеченность сопряжена с опасностью стать заложником подобных событий.
Вопреки распространенному мнению, что китайское руководство осуществляет коварную стратегию, направленную на установление своего доминирования в Центральной Азии, Хуашен Чжао утверждает, что у китайских руководителей, напротив, отсутствует ясный всеобъемлющий план и нет единого мнения, а потому политика представляет собой бессистемный набор разных по стилю мероприятий. Однако стоит вспомнить ту методичность, с какой Пекин внедрился на нефтяной рынок Центральной Азии – не пожалел ни сил, ни денег для покупки нефтяных фирм Казахстана и для прокладки трубопроводов, – и будет трудно избежать вывода, что по крайней мере в этой области Китай действует обдуманно и целенаправленно. Нефтяная дипломатия Пекина в Центральной Азии явно нацелена на то, чтобы обеспечить себя надежными источниками нефти, которую можно было бы доставлять по защищенным внутренним коммуникациям, чтобы поменьше зависеть от беспокойного и непредсказуемого Персидского залива, морские поставки из которого могут быть в любой момент прерваны в силу случайных катастроф или враждебной политики. Центральная Азия, конечно, не решает всех проблем, но она определенно полезна. Несмотря на эту методическую оплошность в случае энергетического сектора, Чжао подчеркивает момент, имеющий особую важность в свете склонности видеть в Китае врага, которого следует сдерживать всеми мерами. Он отмечает трудности, с которыми Китай сталкивается в Центральной Азии, а для обоснования своего утверждения, что у Пекина нет последовательного плана действий в Центральной Азии, он отмечает, что китайские ученые все еще страдают от нехватки информации и исследовательских данных. Если это отнести и к правительству, то не стоит предполагать, что Пекин действует уверенно и расчетливо, тогда как его соперники в Центральной Азии все только спотыкаются и ошибаются.