– Но этого не может быть! – не удержавшись, воскликнул Чад.
– И все же… – улыбнулся Торп. – Как вы уже уяснили, Оскар Гиббс – человек необычайный, попытки уложить его личность в такие мелкие категории, как слава, видятся мне бессмысленной затеей. Для Гиббса подобное – слишком незначительно, пусть это остается на милость вам, молодым и дерзким художникам современности. Вы должны понимать, что, будучи столь одаренным, он не в полной мере осознает себя, будучи все-таки проводником иных, не поддающихся человеческому разуму сил. Согласитесь, это отодвигает его на еще большее расстояние от всех нас, на недосягаемую высоту, ну или глубину понимания, и мы даже можем почувствовать, как холодок пробегает по коже от осознания тех страданий, которые выпали на долю Оскара Гиббса. От жалости к человеку, оказавшемуся заключенным в двойной клетке, одной из которых стало его собственное тело. И жаль, что даже при желании мало кто способен увидеть в Оскаре Гиббсе выдающегося художника, которым он является. Для всех он был и есть – умалишенный, узник, отбывающий срок в стенах лечебницы в течение многих десятилетий, не способный осознать масштаба своего дарования.
Лекция уже подходила к концу, а Чад в задумчивости все рассматривал розданные Торпом фотографии. Он думал об Оскаре, о загадочной болезни, гении художника и полном к нему равнодушии, о его непременном одиночестве. Что-то в рассказе Торпа сильно взволновало Чада, заставляло обращаться мыслями к молчаливому безумцу, сорок лет прожившему в Бетлеме и, по всей видимости, обреченному остаться там до конца дней.
Чад взял в руки лист с масштабированной серией портретов, на которых были изображены, вероятно, другие пациенты Бетлема. Кажется, это лишь часть существующей коллекции – здесь было представлено двенадцать картин, выполненных в различных стилистиках. Одна из них привлекла внимание Чада – портрет женщины в платке, написанный в кьяроскуро[8] – старинной технике, которой невозможно обучиться без мастера и на овладение которой даже у самого прилежного ученика ушло бы не меньше пары десятилетий.
Все больше волнуясь, Чад всматривался в детали: на изможденном лице женщины застыли болезненные, усталые глаза, прикрытые бледно-оранжевыми веками. Оскару Гиббсу не только удалось изобразить возраст и состояние пожилой пациентки, каким-то чутьем он сумел ухватить и суть болезни, передать беспощадную тьму, опустившуюся на разум душевнобольной. Мастерство и точность цветовой палитры – несомненны! А следом новое откровение – серия работ с изображением воинов племени зулу, исполненная с доскональностью, которая под силу лишь величайшим из мастеров: всепроникающее солнце, обожженная зноем, исполосованная тенями земля, экзотические наряды, ритмика тел и свинцовая тяжесть орудий.
Но где Оскар Гиббс почерпнул этот сюжет, как сумел, не покидая больницы, передать богатство образов и красок чужой земли, иных обычаев? Чад взглянул на дату: африканская серия написана около десяти лет назад, а значит, к моменту создания этих картин их автор находился в клинике уже тридцать лет. Но возможно ли представить, что человек, окруженный врачами и скудным больничным антуражем, в редкие прогулки созерцавший усталое английское солнце, смог передать огнедышащий жар Африканского континента, который никогда не ощущал лично?
После урока профессор Торп взял портфель и направился к выходу. Чад устремился за ним, прихватив лист из папки.
– Постойте! – крикнул он и настиг Торпа уже в дверях.
– Да, Чад, слушаю.
– Я хотел поговорить с вами. Моя финальная работа…
– Что с ней?
– Она почти готова. Я придумал, каким будет мой последний автопортрет, и хотел показать вам набросок.
– Ну давай, только быстро. – Торп демонстративно бросил взгляд на часы.
Чад протянул лист.
– Что это? – произнес Торп, нахмурившись.
– Мой финальный автопортрет. Я решил, что вместо лица напишу только его фрагменты.
– Для этого ты разбил зеркало?
– Я подметил эффект случайно, мне показалось, это может сработать.
– Смотря что ты нацелен показать. Если берешься за реконструкцию собственного лица, должен быть уверен, что сможешь собрать его заново. Сломать форму можно, лишь предварительно познав ее, – ты уверен, что готов к подобным экспериментам? Что насчет публики, готова ли она? Твое лицо никому не известно, а угадывать фрагменты незнакомой физиономии им будет скучно. Ты надеешься, что, раскрошив зеркало и поймав удачный свет, захватишь внимание, но в этом я вижу лишь скромность, граничащую с тщеславием. Хочешь, чтобы зритель посмотрел на тебя не раз, а… Сколько здесь фрагментов – десять? – Торп не заметил, как повысил голос, и студенты с любопытством повернули головы. В их глазах пронеслась тень злорадного сочувствия, зрелище, придававшее сил и наполнявшее уверенностью их чуткие к критике сердца. Они точно знали, что в эту минуту испытывает Чад, – не единожды каждый из них стоял вот так же, понурив голову и проклиная день, когда выбрал полный страданий путь художника.
8
Кьяроскуро – художественная техника, использующая тени и источник света для создания глубины и драматизма.