— Придите ко мне сейчас же лично. Поняли? сейчас же! — бросил он в телефонную трубку и резко положил ее на место. Затем, пронизывая Журдана взглядом, грубо его спросил:
— Сколько ты хочешь? Помни, что я точно знаю, куда ты заезжал и кого посетил, возвращаясь сюда из Полесья!
Журдан не переносил хамства, выше всего он ценил в людях воспитание и выдержку, но прежде всего он был игрок. Он ясно ощутил, что что-то произошло в его пользу и что его партнер Штерн потерял хладнокровие, — немедленно Журдан попытался это использовать. Он поднялся со стула, опустив глаза вниз, чтобы не выдать себя своим взглядом.
— Ваша экселенция, видимо, меня не поняла, это для меня страшный удар, так как пробравшись в сердце «КМ», я поставил на карту мою жизнь. Я указал Вам, экселенция, про их намерения, сообщил вам про количество имеющегося в их распоряжении золота, я узнал, что они владеют волшебным огнем, которым Орлицкий распоряжается, как хочет. Все, что я знал, я рассказал вам, гению нашей нации. А вы?! Ваша экселенция отнеслись ко мне, Журдану, как к профессиональному провокатору. Ко мне, которого, быть может, смерть подстерегает на пороге вашего кабинета, — сказал Журдан патетически, показав рукой на дверь. Штерн бросил на дверь, показанную Журданом, испуганный взгляд. В карих глазах Журдана блеснула слеза. Беспомощно разведя руками, он добавил:
— Если меня не оценил первый человек в мире, что мне ожидать от остальных? — Фигурой своей Журдан изобразил безнадежность и отчаяние, еще раз беспомощно развел руками и сокрушенно сел.
Штерн, делая вид, что тронут до глубины души, мягко сказал Журдану:
— Вы меня не поняли, друг мой. Вы сами понимаете, что явно признать ваши заслуги, подвергнув вас этим лишней опасности со стороны этой мафии, называющей себя поборниками мира, я не могу. Ваша заслуга огромна — вы раскрыли мне глаза. Вы нам теперь очень нужны. Но я вижу, что вы переутомлены и что ваши нервы поистрепались и предлагаю вам поэтому в течении трех недель отдохнуть и полечиться. Через три недели я лично дам вам новое задание. Ваше жалование вами уже получено, дорогой Журдан?
— Да, экселенция!
— Вот вам в таком случае награда, друг мой! — и Штерн стал выписывать чек. Из-за Штерна до Журдана донесся шелест банкнотов, а над ними склоненная златокудрая головка Ванды. Шелест прекратился и головка Ванды с ее чуть раскрытыми страстными губами откинулась назад. По телу Журдана пробежала сладострастная дрожь. Видя, что рука Штерна в раздумье задержалась на цифре, Журдан жалобно сказал:
— Экселенция, я так болен, а доктора так дороги.
Штерн бросил на него иронический взгляд.
— Да, приятель! Доктор Ванда дорог!
Штерн улыбнулся, видя, что Журдан побледнел и, дописав еще нуль, протянул ему чек. Журдан жадно схватил чек. Пятясь, подобострастно кланяясь, он пошел к дверям. Как только он нащупал ручку и очутился за дверью, к нему вернулась вся его врожденная наглость. В коридоре Журдан уже был человек хорошего общества, знающий себе цену и слегка склонный к филантропии.
Штерн надавил кнопку звонка. Скрытая в стене дверь бесшумно раскрылась. В ней показался человек с безразличным, ничего не выражающим лицом; он подошел вплотную к Штерну.
— Каждый разговор Журдана с его любовницей, каждое их движение, каждую их мысль — я должен знать ежедневно в это время. Вы меня поняли?
— Понял, экселенция.
— Ступайте!
Вошедший исчез также бесшумно, как и вошел.
Нажим другой кнопки и перед Штерном появился шеф его кабинета с толстой папкой бумаг в руках. Нетерпеливым жестом Штерн раскрыл папку. Сверху лежал дешифрованный обширный доклад адмирала Флита. К нему был приложен рапорт О'Генри. Штерн не верил своим глазам. Острова, которые искони были под протекторатом федерации, ускользали из его лап. Эти авантюристы, так работая, пожалуй, приберут к рукам весь мир. Нужно действовать резко и решительно сейчас же. Но как? Оккупировать? А предлог? Штерн перевернул несколько бумаг. Перед его глазами очутилась телеграмма о гибели аэроплана О'Генри. Штерн улыбнулся:
«Везет мне, — подумал он, — грех будет не использовать катастрофу амфибии».
В кабинете царила тишина, шеф кабинета, застывший в почтительной позе, казался частью обстановки. Штерн встал и заходил по мягким коврам, устилавшим кабинет. Вдруг взгляд его упал на глобус, оставленный Журданом. На нем по-прежнему продолжали светиться три точки. Штерн подошел ближе к глобусу. Ему показалось, что непокорная столица начала особенно ярко светиться. Им овладело раздражение и он взмахом руки сбросил глобус на пол. На полу, кроме столицы, засветился и весь контур границ Архипелага; это уже было явное издевательство над ним и Штерн, бормоча проклятия, стал в бешенстве топтать глобус ногами. Легкий треск, вспышка и в кабинете стало темно. Дикий страх сменил бешенство.