Старик первым нарушил начавшее становится тягостным молчание.
— Тибетский воздушный экспресс, — сказал он, — проходит около обсерватории в девять часов утра. В четыре часа он уже здесь. Поэтому вечером или сегодня ночью мы будем точно знать, что интриговало Шимера столько времени, а также узнаем, насколько правильно было его предположение, заставившее нас провести достаточное количество тревожных минут. Но, помимо всего, — продолжал он своим бесстрастным голосом, — я не вижу никаких оснований господину Малеру приходить в ярость и переставать владеть собой при первом призрачном намеке на опасность.
Малер, уже овладевший собой, сгорая от желания высказаться, с трудом дождался конца речи старика. Он быстро заговорил, как бы боясь, что его прервут, не дав закончить.
— Мне совершенно безразлично, — начал он, — ошибся ли Шимер или нет. В конце концов, для нас не так уже важно, существует ли какой-то особенный летательный аппарат или просто Шимер стал жертвой галлюцинации. В этом деле самое главное то, что нам дается прямо в руки возможность блестяще заработать. Так быстро и такие огромные деньги, что я не могу об этом спокойно говорить. Мне же шесть дней запрещают использовать эту редчайшую возможность, держа меня как бы на привязи. Я никогда вам не прощу, если вы эту возможность упустите. Это становится невыносимым. Ведь мне достаточно сделать несколько телефонных звонков, послать несколько радиограмм и к нам струей уже бы лились: фунты, франки, червонцы, пенни, сантимы, рупии, иены и лиры. Боже мой, Боже мой, а вы, как тюремщики, мне запрещаете это сделать. По четыре, по пяти экстренных коротких изданий в день посвящалось бы этому «X». Весь мир месяц, два, может быть, говорил бы только о нем. «X» мы объявили бы врагом белых, черных, желтых, всех, всех, всех. Погиб стратоплан — он виноват, холодно на Северном полюсе — он причина, жара на экваторе — им вызвана, пьян машинист и поезд сошел с рельс — опять же он. Все отошло бы на задний план перед борьбой с ним. Если бы возникли сомнения в существовании этого «X» — мы бы его создали. Если же он действительно существует и Шимер не бредит, то в результате такой мировой травли он будет пойман или погибнет. Если будет пойман, мы будем те, в чьи руки попадет его тайна, которую мы будем покупать и перепродавать много раз. Если же погибнет, то, кроме безумного заработка, у нас будет ореол сторонников всего морального и нравственного в мире. А как это выгодно, вы знаете так же хорошо, как и я. Что же нам дает потеря драгоценного времени? Кроме потери денег — ничего. Ровно ничего. Хуже чем ничего; от такого ожидания стареешь, теряешь здоровье.
С любезной улыбкой на устах, мягким, но решительным жестом, фигура, походившая на ксендза, заставила Малера замолкнуть. Не обращая внимания на его протесты, он сказал:
— Господин Малер, Вы так увлеклись, что совершенно забыли, насколько устал г. Леви. Ему нужно отдохнуть. Посмотрите, как вы его утомили. Нам осталось еще очень мало ждать. Всего лишь до вечера. Мы столько уже ждали, а осталось так мало. Осталось чуть-чуть подождать и все будет ясно. Ведь мы вам никогда не дали ни малейшего основания усомниться в нашем отношении к вам. Вы наша гордость, наш неподражаемый, исключительный Малер. Все, до чего вы прикоснетесь, превращается в золото. Ваши фермы, в которых Вы собрали инкогнито лучших специалистов по военному оборудованию, из которых вы выдаиваете, вместо молока, патенты, — изумительны. А Ваши конторы, которые эти военные тайны распределяют между воинственно настроенными государствами по принципу, что дороже продать — и яд и противоядие, и то только за чистое наличное золото, — затмевают все остальное. В наши кассы течет, не прерываясь, золотой струйкой золото; его блеск ежеминутно, Малер, напоминает нам о Вас. Но мы с Вами, Малер, делаем крупное дело, которое, благодаря Вашей изобретательности и активности и тому совершенному знанию человеческих страстей, которыми обладает Леви, уже начинает давать дивиденд. Господин Леви знает людей и видит в жизни больше и лучше нас с Вами. Он хочет ждать и мы будем ждать, а потом действуйте, это уже Ваша область, дело вашего таланта и способностей.
Леви, чью легкую, чуть заметную, насмешливую улыбку поглотила борода, при последних словах был уже на ногах и, делая шаг по направлению к двери, сказал:
— Чем скорее, тем лучше. Поступать, как м-р Джонсон, и говорить комплименты я не буду, так как мы чересчур были хорошо информированы друг о друге перед началом совместной работы.
Немного спустя, он добавил:
— Мне показалось, мистер Джонсон, что, говоря нам комплименты, вы одновременно распорядились, чтобы фильма была взята от кондуктора и передана в лабораторию.
Произнося эти слова, Леви старческой походкой, сопровождаемый Малером и Джонсоном, шел к выходной двери. На лице Джонсона не отразилось ни малейшего удивления. Открыв перед Леви дверь, он спокойно сказал:
— Вы, как всегда, правы. Вы только не заметили, что я не забыл распорядиться и о том, чтоб подали наши автомобили.
От подъезда, один за другим, — три лимузина понесли своих седоков в разные стороны.
IV
Лучи утреннего солнца осветили Гималайские горы, покрытые ледяным покровом.
По неровной поверхности ледяного поля, еле передвигая ноги от усталости, четыре человека приволокли к расщелине несколько ящиков. В белых балахонах и сапогах, они казались издали частицами глетчера, на котором они находились. Оставшиеся наверху пошли обратно, таща за собой санки с катушкой кабеля. По мере удаления от обрыва, они все больше походили на два призрака. Лишь кабель, оставшийся лежать тонкой нитью на льду, указывал на то, что здесь были люди.
Очутившиеся на дне расщелины работали молча и сосредоточенно, лишь изредка перебрасываясь короткими замечаниями. На подставке постепенно вырастал четырехстворный рупор с широкими, неправильной формы слуховыми трубами, торчавшими во все четыре стороны.
— Теперь, — произнес один из них, — найдем место для директора и тогда поспешим в нашу каюту.
Осмотревшись, недалеко от себя они увидели широкий ровный выступ скалы. На него они поставили оставшийся нераскрытым ящик. На наружной стенке ящика была кнопка. От нажима на нее крышка ящика раскрылась и из ящика вылез наружу аппарат, полный различных циферблатов, стрелок и винтов. Пока один из них регулировал аппараты, другой соединял их с кабелем. Закончив свою работу, они устало сели на дно расщелины. Младший вынул из кармана маленькую, похожую на миниатюрный фотографический аппарат, коробку и, поднеся ее ко рту, произнес слово: «север». Он повторил это много раз и, лишь когда он с безнадежным жестом опустил коробку на колени, из нее послышалось в ответ:
— Здесь север!
— Все готово, — сказала поспешно фигура.
— Возвращайтесь сейчас же, — прозвучал голос из ящика.
Оба молча поднялись и подошли к висевшей на стене веревке. Взбираться наверх было очень тяжело. Ноги срывались с уступов и тело то и дело ударялось об острые обледенелые скалы. Наконец, задыхаясь от усталости, они выбрались наверх и, еле волоча ноги, начали отходить от обрыва. Путь по неровному ледяному морю был очень тяжел. Они часто спотыкались. Пройдя около тысячи шагов, младший начал все чаще и чаще взглядывать на инструмент, вместо часов одетый у него на руку. Пройдя еще некоторое расстояние, они остановились и начали беспомощно озираться кругом. Их недоумение было прервано насмешливым голосом, казалось, вышедшим откуда-то из-под них — из самого горного массива:
— Два шага направо, Лиза, два шага назад, Мехмед. Шаг вперед и влево.
Одновременно с этими словами на ледяной поверхности появилось черное пятно круглого отверстия. Оба, забыв про усталость, устремились к нему. Еще несколько томительных минут и они уже были внутри «Церона». Заботливые руки быстро с них сняли теплую одежду и они очутились в просторной теплой каюте на мягком диване. У стола суетилась высокая стройная брюнетка, разливая какао в чашки.
— Пейте! и вы быстро придете в себя, — сказала она, придвигая к ним чашки, — вот и папиросы. Не правда ли, было ужасно трудно, холодно, но все хорошо, раз вы не повредили себя. Доктор говорит, что вы блестяще выполнили работу, — не умолкая, повторяла она, делая сандвичи из сыра и консервов. Затем уже тихо, почти шепотом, она добавила: — Вы закончили работу вовремя, доктор ни на минуту не отходит от аппаратов, он, видимо, придает тому, что должно произойти, чрезвычайную важность.