— Что это с тобой?
— Да как тебе сказать, — криво усмехнулся Валера. — Семь душ сегодня загубили. Давай хоть помянем — кроме нас, это очень долго сделать будет некому.
— И как ты потом поедешь? Тебе машину сбрасывать.
— Ничего. Я профессионал, а мастерство не пропьешь. Да и протрезветь успею к тому моменту. Ты на вторую не поглядывай — я ее на «пожарный» случай взял.
Они уселись друг против друга за убогий стол в обшарпанном гостиничном номере. Не чокаясь, выпили, зажевали черным хлебом с салом (еще в Москве бутербродами запаслись, чтобы не голодать в ночном Воронеже). Не поднимая глаз на товарища, Валера плеснул по стаканам следующую порцию.
— Ч-черт, не выходит эта девчонка у меня из головы...
Не дожидаясь Славку, одним глотком отправил в желудок мерзкое пойло.
— Валер, пойми, не было у нас другого выхода. На месте Сашки я поступил бы точно так же. И ты тоже.
— Нет! Не может быть, что это единственно верное решение! Можно же было заплатить ей за молчание, запугать, привезти в Москву и сдать кому-нибудь из сутенеров, наконец! Но убивать-то зачем?!
— Все эти варианты никуда не годятся. Помнишь условие, которое особо оговаривалось перед отъездом? Ни одного живого свидетеля захвата. Живой человек проболтается, едва ему покажется, что давление на него ослабло. А если бы она сбежала по дороге? А на нас шесть свеженьких трупов. Ты представляешь, во что вылилась бы твоя жалость?
— Слава, все деньги мира не стоят одной детской жизни.
— А кто знал, что гак получится?! Кто знал, что они посадят в машину плечевую? — взорвался Славка. — Кто знал, что она там? И, ты уж извини, трахаться со всеми подряд на стоянках она не ребенок, а так — дитя. Нет уж, если жила взрослой жизнью...
— Заткнись! — неожиданно рявкнул захмелевший Валера. — Ты был в ее шкуре? Ты знаешь, что толкнуло ее стать плечевой? Тебе легко рассуждать, а легко ли ей было умирать, не прожив и пятнадцати лет?
Бутылку он допивал в одиночестве и в гробовом молчании: Славка обиделся и лег спать. Валере казалось, что уже все, даже его товарищи и поделыцики, смотрят на него с. презрением. Он убил ребенка... Он, и никто другой.
Спал он беспокойно. В два часа ночи проснулся в холодном поту — ему приснилась Аня, она сидела на краю
Его кровати, вокруг сломанной шейки обмотан его ремень. Девочка плакала и тоскливо спрашивала: «За что ты меня убил? Что я тебе сделала? Я хотела жить, я так мало прожи-ла...» Помотав гудевшей головой, он убедился, что кошмарное видение было сном, а то ему поначалу померещилось, будто ее душа наяву преследует своего убийцу.
Не успел он вновь смежить веки, как услышал детский плач... Он вскочил, как ошпаренный. В темноте, на ощупь, нашел стакан, бутылку; ногтями сковырнул пробку, налил стакан до краев, торопливо выпил. Никакого эффекта — как вода. На всякий случай понюхал — пахнет водкой. Плеснул на стол, поднес к лужице зажженную спичку — загорелась. Значит, водка. Значит, мало выпил, если не берет.
Второй стакан. Даже трясли не перестало. И только когда он добрался до донышка, то понял, что пьян. Настолько пьян, что до кровати рискует ползти на четвереньках. Старательно обдумав этот вопрос, решил так и поступить — если бы он упал, было бы много шума, а это — са-авсем ни к чему...
Никаких снов ему больше не снилось. По крайней мерс, он их не помнил. Проснулся с такой головной болью, что страшно было глаза открыть, не то что встать. Все же, собравшись с духом, он приподнял веки и обнаружил, что в номере светло не от лампы — за окном был белый день. Странно, ведь в декабре поздно светает... На кровати напротив сидел мрачный Славка и просматривал местную газету.
— Сколько времени? прохрипел Валера.
— Без четверти девять.
— Сколько?! А почему никто не будил?
— Ты просыпался, как же... Сашка заходил в шесть часов, сказал, что отъезд переносится на одиннадцать утра. 1а базе с разгрузкой проваландались — раз, и солярку только к половине одиннадцатого завезут — два. Сволочи, хуже предупреждали... Трудно заранее завезти? Нельзя было один раз, хоть для себя поработать на совесть, а не нустя рукава? Весь график нам сорвали. И Антон с Жорой всю ночь отношения со складскими мужиками, кое-кому морду основательно разбили. Скоты, лезли
В машины, как к себе домой! И, главное, удивлялись, почему мы не даем им нас пограбить?
Славка углубился в чтение газетенки. Честно говоря, Валере были глубоко безразличны эти неувязки. Самое главное, он не смог подняться, и одна только мысль, Что ему целый день придется трястись в машине, вызывала тошноту.