Трогательная встреча супругов протекала весьма бурно. Первым делом Алевтина сорвала на муже злость от оскорбления, нанесенного Цезарем, влепив ему одну за другой три затрещины, и высказала все, что она о нем думает — громко, не стесняясь в выражениях.
Всего за десять дней Журавельников постарел лет на двадцать. Посерел, поседел, осунулся — чего никак нельзя было сказать о его цветущей жене. Он смотрел побитой со-бакой и больше всего хотел оказаться дома, даже упреки и вопли жены были ему безразличны. Лишь бы оказаться скорее подальше от жестокой московской банды, распи-санной ему кем-то во всей красе, подальше от кошмарного Цезаря, красивого мальчишки с мертвой душой и кровавой славой...
Глава 3
БУМЕРАНГ.
КОСТЕР АРТУРА ДЖОРДАНО
13 сентября 1991 года, 11.45
Россия, Москва, тюрьма Бутырки
Фанатики — народ своеобразный. Как и Россию, умом понять их невозможно. Временами Артур сам не понимал, зачем он совершает тот или иной поступок; идея, завладевшая его существом, была гораздо сильнее доводов рассудка. Она глушила даже инстинкт самосохранения.
Взять, к примеру, хотя бы его самопожертвование. Ну зачем, спрашивается, он добровольно отправился за решетку? Ведь то, что это верная смерть, и дураку ясно. Ни один нормальный человек не пошел бы на такое. Из чего Артур со свойственным ему чувством юмора, не изменившим ему и в тюрьме, сделал вывод: значит, он ненормальный. А раз так, незачем ломать голову, пытаясь отыскать мотивы своих действий. Все равно ничего не получится, а если и получится, то ничего от этого не изменится. Как он был фанатиком, так им и останется. Ни к чему усложнять себе жизнь, перегружать мозги неразрешимыми задачами. Лучше направить нервную энергию на что-нибудь другое. Если уж ему доставляет удовольствие обмусоливать идею взойти на костер за мафию, то надо держаться именно этой линии. «Смотрите на вещи проще», — советовал он сам когда-то. В принципе что изменится от его смерти? Да ничего. Самое главное, Солнце не взорвется и Земля вращаться не перестанет. А сам он относился к смерти с поразительным безразличием.
Возможно, это происходило оттого, что жизнь Артура, как и любого фанатика, была пустой. Он оказался не в состоянии решить проблемы, поставленные перед ним жизнью, поэтому сбежал от них в иллюзорный, продуманный им самим мир. Как бы ни был плох человек, у него есть душа, и время от времени в душе каждого возникают пустоты — уходит любовь, рушатся идеалы, теряются цели и разбиваются мечты. Человек стремится заполнить эту пустоту первым, что попадается под руку, потому что не
Может жить без цели, без привязанностей, без мечтаний. У него появляется новое увлечение, заставляющее забыть о потере, и со временем боль затихает. Но иногда эти пустоты бывают слишком большими, бездонными и сосущими, как вакуум. «Черная дыра» в душе поглощает все, она ненасытна. И если человек не находит новой страсти, способной заглушить голод внутреннего вампира, тогда в статистических сводках в графе «Самоубийства» появляется новая фамилия. А если находит... Что ж, тогда на свете ста-новится одним фанатиком больше.
Тот день он помнил прекрасно. 68-й год, ему исполнилось всего — или уже? — тринадцать лет. Его отцом был танкист; он называл единственного сына Арчи... Белозу-бый, он вечно над чем-то смеялся, вечно шутил, никогда не сидел без дела. Он редко бывал дома, и в такие праздники мать кружила вокруг него, из рук у нее все валилось, она не знала, как угодить мужу. Отец служил за границей, а Артур с мамой жили в Москве. Мать работала на «почтовом ящике» — военном заводе, — и за границу вместе с мужем ей выехать не разрешили. Отец служил в Чехословакии...
Подходило время, когда он должен был приехать в отпуск. Его ждали, мать потихоньку отмечала на календаре дни, оставшиеся до его приезда. И он приехал. На неделю раньше срока — в цинковом гробу. В Чехословакии в том году были «волнения»...
Только тогда Артур понял, как же сильно он любил своего отца. Потом, годы спустя, он удивлялся своей сдержанности в те дни. Он не проронил ни слезинки, у него даже хватало сил утешать мать. Но именно с тех пор он стал нелюдимым. Друзей у чего и до этого было мало — он отличатся серьезностью, не слишком естественной для ребенка, — а после похорон окончательно замкнулся в себе. Теперь он мог часами сидеть неподвижно, глядя в окно пустыми глазам,!, и мечтать. Вот только мечты его были окрашены не в розозый цвет, а в багрово-красный.
Он представлял себя взрослым, в его руках был большой, тяжелый пистолет. Он стрелял, люди падали, сраженные пулями... Его не интересовало, кто эти люди, каковы их прегрешения и есть ли таковые вообще. Он ненавидел всех, весь мир — в далекой Чехословакии погиб его отец.