Можно плюнуть? Погодите, то ли еше будет... Еще не подрос молодняк во главе с Цезарем, а через десять лет они перевернут все устои и понятия. Погодите, раскроют они крылья, настанет для многих черный день... Настанет день, когда в любой тюрьме никто не посмеет оскорбить члена мафии, когда к ним будут относиться так же, как к заезжему шпиону, а то и в двадцать раз лучше. Эти мальчики всех заставят понять и запомнить, что у преступников тоже есть «права человека», что призвать человека к ответу вовсе не значит унизить его самосудом. Растоптать так, как Артура, их не посмеет никто. Их будут ненавидеть, но их станут уважать. Эти мальчики вырастут людьми, чье достоинство поостережется задеть даже государство. С ними будут бороться, воевать, но плюнуть в них с презрительной усмешкой не осмелятся.
Артур лежал на своей шконке, безуспешно пытаясь заставить себя думать о чем-либо, кроме надвигающейся смерти. Измученный мозг зациклился на этой мысли, метался по кругу, как мышь в мышеловке. Внешнее самообладание с каждой минутой давалось ему ценой все больших усилий. Будь он менее горд, он бы, возможно, умолял своих палачей не тянуть время, сделать свое дело побыстрее. Но такая просьба только позабавила бы их, стала бы еще одним поводом для издевательств. Умирать надо с достоинством, даже если жил свиньей, - без криков, без жалоб, не давая возможности посмеяться над собой.
Будь он менее смел, он бы поддался трусливой надежде найти защиту, получить у ментов отсрочку казни. Попросился бы в другую камеру, написал бы «чистосердечное» признание. Но Артур ни на минуту не забывал о том, какую роль он играет, — он не имел права быть слабым, ведь он лидер беляевской группировки. Он не мог сдаться, отказаться от этой маски — там, на воле, он хорошо понимал, что идет на смерть. Он только не ожидал, что в преддверии перехода в мир иной его будут терзать такие сомнения и колебания. Да и бесполезно искать защиты — он приговорен. Ему сделали исключение из правил, осудив без суда. И никто не придет ему на помощь, как никто не кинулся спасать горящего в пламени Джордано Бруно.
И так некстати ему припомнилось последнее полученное с воли послание. Писал его Цезарь после того, как
Прошел слух, что Артура могут освободить из-под стражи за неимением улик. «Джордано, мы тебя вчера делили. Поступило даже предложение разорвать тебя на четыре кусочка — чтобы никому обидно не было. Все пылают желанием платить тебе пенсию. Я разорялся до последнего, чуть не передрался со всеми. Что это такое — у всех есть пенсионеры, а у меня нету? Добился своего. Мы тебе дачку присмотрели — какой же пенсионер без дачи? Взяли под покровительство юную особу, которой не терпится принять от тебя обручальное кольцо — к свадьбе все готово. Медик обещал тебе щенка подарить — потомка его Коли. Юной особе и щенок, и дача понравились. Она клянется завести корову и каждый день поить тебя молоком — чтобы ты стал толстым. Так что выйдешь, займешься разведением потомства — своего, овощей, телят, щенят и написанием мумуаров. А мы будем с должным благоговением внимать твоим мудрым изречениям». Записка была испещрена мелкими схематическими рисунками — Сашка баловался. За почти год от него не поступило ни одного письма в серьезном тоне — все с шуточками, с нарочитыми грамматическими ошибками, все иллюстрированные... Человечки (очень забавные), животные, домик, окруженный детскими колясками и репками величиной с дом — Артуру всегда ста-новилось теплее при воспоминании об этих каракулях. Они ждали его, они показывали ему, что и в тюрьме он не одинок. Как они ему были дороги...
Последний раз захлопнулась за вертухаем входная дверь... Никто даже не подойдет к камере до утра. Это Артур понял, когда перехватил взгляд уходившего вертухая. Он смотрел хитро, с торжеством, мол, отбегался наконец. От звука запираемого замка у Артура все зазвенело внутри. Ты умрешь, а я останусь — это ясно было написано на лицах его соседей... Он прикрыл воспаленные глаза, облизнул давно пересохшие губы. Виски были мокрыми от холодного пота. Но ни единым движением он не выдал своего волнения, дрожь так и не прорвалась наружу. Вот что это, значит, такое — быть казнимым...