Ми глушим, и не помогает. Такое не забудешь. Я смотрю на свидетельство о смерти и не верю. Он же хитрый был, как черт, недаром ведь наполовину турок, да еще и царских кровей — помнишь «12 стульев»? Сын турецкоподданного... Вот и Сашка — сын турка. Он и черноволосый из-за этого... Всегда всех дурил, всю Москву за нос провести мог, изворотливый был, везло ему постоянно... И вот — на моих глазах сгорел. — Мишка потряс головой, будто отгоняя видение, зачем-то достал из кармана бумажник, вытащил из него плотный листок голубой бумаги.
Свидетельство о смерти... Слезы покатились крупными горошинами. Таня быстро вернула документ, пошла в ванную — умываться холодной водой.
С Соколова слетела вся его суровость, даже четкие черты лица стали мягче, и теперь он чем-то напоминал обиженного ребенка.
— Миша, а почему ты Васину сказал, что Сашка в больнице?
— Ох, Таня, не надо про Васина! Это такое трепло, каких свет не видывал! Я даже думаю, не он ли стал вольным или невольным осведомителем, потому что адрес Сашки и номер его машины проще всего было узнать в институте. Я специально навешал ему лапши на уши и не имею представления, как дальше буду выкручиваться. — Он сделал паузу. — Таня, я тебя очень прошу: вернешься домой, попробуй вспомнить, не видела ли ты кого-нибудь подозрительного, когда с Сашкой встречалась. И телефон этого твоего осведомленного знакомого найди, ладно? А еще лучше — устрой встречу, вернее, договорись встретиться с ним где-нибудь в укромном местечке, а мы уж там разберемся. Найти бы человека, который следил за Сашкой... Мы бы из него все вплоть до костей вытрясли, — мечтательно сказал Мишка. — Но мы все равно найдем, я весь мир наизнанку выверну, но найду. Танюш, по-человечески прошу — помоги. Ведь он мне братом был. Я не останусь в долгу.
— Миш, не надо об этом. Я его любила не меньше, чем ты. Конечно, я помогу.
Соколов улыбнулся робко и застенчиво, отчего стал еще больше похож на ребенка.
— Хорошо, и звони мне сюда — я некоторое время буду
Жить здесь. Мне придется занять его место, это очень много шума и суеты, а у меня дома... Ну, когда дома маленький ребенок, особо не пошумишь и не посуетишься. И звони, что бы ни случилось. Любые затруднения, проблемы — сразу сообщай мне. Может, начнут прощупывать Сашкиных знакомых, и провокации возможны самые что ни на есть бытовые. Надо быть готовыми ко всему. Ладно?
— Да, конечно, — поспешно кивнула Таня. — Я позвоню сегодня или завтра вечером, скажу, как договорилась с этим парнем.
Она попрощалась и ушла поспешнее, чем следовало. И дело было не в жутком рассказе Соколова. Слежка. Значит, не только Сашка ее видел, и если ее вычислят, им уже не объяснишь, что она не имеет отношения к убийству. А на что способны русские бандиты, разъяренные гибелью вожака, Таня себе представляла отчетливо. Попасть к ним в руки ей совсем не хотелось. Тем более что Соколов подозревал: информация утекла из института. С фотографиями срочно надо было что-то делать.
Хорошенечко подумав, Таня пришла к выводу, что уничтожать компромат нецелесообразно. Витьку они поймают, она сама будет вынуждена помогать им, а он непре-менно ляпнет лишнее. Ей не поверят, что никаких фотографий больше не существует. Она вспомнила, как Сашка высказался по поводу детективного фильма, где гангстеры на протяжении полутора часов действия охотились за уликами против них и ничего не добились: «Факты уничтожать глупо. Это самое бесполезное занятие, какое только можно придумать. Факты надо обращать на пользу себе». Судя по тому, что за четыре года он ни разу не попал в поле зрения милиции, он-то хорошо умел любые факты обращать на пользу себе.
Итак, пусть факты остаются фактами. Соколову известно, что слежка была, наверняка он догадывается, что осталось что-то вещественное, и он станет искать до посинения, пока не найдет. А в ходе поисков может найти то, что совсем не нужно Тане. Нет уж, пусть найдет фотографии — по крайней мере, это то, к чему Таня готова. И он не будет после этого копать глубже, чем надо. Далее, он знает, что существует целый набор сомнительных личностей. Кто-то следил, кто-то информировал киллера, кто-то
Подозрительно много знает. Имена ему неизвестны, и он склонен предполагать, что предать мог любой человек, знавший Сашку. А самое главное — ему остается только фантазировать на тему, кто из сомнительных личностей что делал.
Витька откуда-то знал о Сашкиной смерти, он назвал истинную дату. Откуда ему, в самом деле, могло быть это известно? Это такой же факт, как и фотографии, от этого никуда не денешься. Так почему бы не совместить два факта и из двух подозреваемых людей не сделать одного предателя? В принципе, реальность от этого не сильно исказится, потому что Таня не имела никакого отношения к убийству. Просто на совести Витьки будет одним грехом больше, а Таня заработает хорошую репутацию у Соколова. И волки сыты, и овцы целы.