Тане не было смешно — она жалела его. Она живо представила себе, как он идет среди заснеженных деревьев, как подставляет ладони сыплющимся сверху снежинкам. И они не тают на его руках. Что он пережил, что с ним произошло, если он такой замороженный? Почему он оледенел?
— Ты напомнил мне сказку о Снежной королеве. Но даже там лед в конце концов растаял, — попыталась пошутить Таня.
— Да. А знаешь, — он вновь устремил взгляд за окно, — мне до слез жаль ее. Она так старалась, возводя свое совершенное царство, она создала своеобразную утопию, она искренне верила, что счастье — это покой и холодная красота. Она ведь на самом деле не хотела зла кому-то, она делилась с людьми, чем могла, она хотела, чтобы они поняли ее, чтобы были так же счастливы, как она. И ей было ужасно одиноко. А люди оказались жестокими. Они не были способны понять ее, хоть на миг взглянуть на ее царство ее глазами, увидеть отточенную красоту ледяных кристаллов. Да, эта красота неживая, но ведь от этого она не перестает быть красотой! Люди бездумно разрушили творение Снеж-ной королевы, своего рода шедевр, они посмеялись над ней, как варвары над римлянами, они сделали ее символом зла, чтобы никому не пришло в голову обвинить их в вандализме. А она виновна лишь в том, что отличалась от людей, в том, что ошиблась, поделившись своей святыней с недостойными.
Он вновь замолчал. Таня выключила свет на кухне — он не шевельнулся. Замирая и не дыша, она приблизилась к нему, обвила руками его торс, прижалась к спине. Он не сделал попытки повернуться к ней лицом, но и не отстранился. Несколько минут они стояли так, затем он коротко вздохнул и, похоже, только тут обратил внимание на Таню. Слегка удивленно он глянул на нее через плечо, предложил покурить.
Загорелся желтый электрический свет; Сашка казался угрюмым, а Таня после его «снежных» откровений окончательно перестала верить его предыдущим высказываниям. Он же мечтатель, романтик, думала она, он не может быть настолько расчетлив, как хочет казаться. Бросив взгляд на часы — девять вечера, — она подошла к нему вплотную, принялась перебирать его кудри и, как бы между прочим, недоверчиво заметила:
— Плохо верится в то, что ты способен даже целоваться без любви.
Он пожал плечами:
— По своему опыту могу сказать, что отсутствие любви между партнерами особой роли не играет. Женщина не замечает разницы, поскольку я достаточно техничен, а мне любовь с успехом заменяет тщеславие.
— То есть?
— Видишь ли, все до единой женщины, затаскивавшие меня в постель, недоступны для других — кроме мужей, разумеется. И мне льстит их внимание. Опять же про физиологию не стоит забывать.
Последняя его фраза добила и разозлила Таню.
— Ох, Матвеев, вот только не надо притворяться хуже, чем ты есть!
— Я сказал тебе правду.
— Да врешь ты все! Ты просто играешь на нервах, напрашиваешься на сострадание, не более! Правильно, где ждать любви, если ты спишь с замужними! Ты найди себе нормальную девчонку, и от твоей меланхолии следа не останется.
— Под нормальной девчонкой ты подразумеваешь себя?
— Хоть бы и так! Не думаю, что я хуже остальных твоих любовниц.
Он смотрел на нее с нескрываемым сожалением, затем горько усмехнулся и устало сказал:
— Мои условия ты знаешь. Но соглашаться не советую — ты потом, не сейчас, а через год или два, будешь раскаиваться.
Таня оперлась руками о стол, наклонилась над ним.
— Позволю себе не прислушаться к твоим советам. Но сначала я хотела бы знать — раз уж мы начали торговаться, — что я получу в обмен на соблюдение твоих условий. — Она говорила отрывисто, еле сдерживая раздражение.
— Все, что я делаю, я делаю на совесть, — флегматично отозвался он. — На данный момент могу обещать только это. Ну и, конечно, я нигде не буду хвастаться. О том, что я был у тебя, не узнает никто, если ты сама не проболтаешься. Кстати, мои условия распространяются и на меня — не только ты, но и я ничего не могу требовать. Мы оба не имеем никаких прав друг на друга. — Он поднял на нее