Что же касается самого суда, то рассказ о нем следует выслушать из уст Цицерона.
Цицерон давал в нем показания.
В свое время Цицерон был очень прочно связан с Клодием; тот весьма горячо способствовал ему в пресечении заговора Катилины; он находился среди его телохранителей и был в первых рядах всадников, намеревавшихся убить Цезаря.
Но вот что произошло ровно в тот момент, когда судебный процесс начался.
Цицерон был влюблен в ту сестру Клодия, что еще не была замужем.
Она жила всего в нескольких шагах от дома прославленного оратора.
Кое-какие слухи о любовной связи между ним и Клодией дошли до Теренции, женщины деспотичной и ревнивой, имевшей полную власть над своим мужем.
Ей сказали, что, устав от этой власти, Цицерон хочет дать ей развод и взять в жены сестру Клодия.
И что же в свое оправдание говорил Клодий?
Он говорил, что в то самое время, когда, как утверждают, его застигли в доме Цезаря, он в действительности находился в ста лигах от Рима.
То есть, как мы сказали бы сегодня, он хотел сослаться на алиби.
Однако Теренция, ненавидевшая сестру, ненавидела, естественно, и брата.
Так вот, накануне того дня, когда Клодия застигли в доме Помпеи, она видела, что Клодий приходил к ее мужу.
Но если Клодий приходил к ее мужу накануне праздника, то он никак не мог быть в ста лигах от Рима в сам день праздника.
Она заявила Цицерону, что, если он откажется засвидетельствовать это, она скажет об этом сама.
У Цицерона уже были большие неприятности с женой из-за сестры.
И, желая наладить мир в своем доме, он решил пожертвовать братом.
В итоге он выступил в качестве свидетеля.
Как нетрудно понять, Цицерон, каким бы сплетником он ни был, не написал обо всем этом в своих письмах к Аттику.
Однако Плутарх, который родился через двенадцать лет после описываемых нами событий, то есть в 48 году до Рождества Христова, и который был почти таким же сплетником, как Цицерон, рассказал о них подробнейшим образом.
Итак, Цицерон выступил свидетелем против Клодия, к своему глубочайшему сожалению, возможно, но все же выступил.
Скандал вокруг самого события был велик, но вокруг судебного процесса он был еще больше.
Многие самые видные граждане Рима выступали с показаниями против Клодия.
Одни обвиняли его в клятвопреступлениях, другие — в мошенничествах.
Лукулл представил суду в качестве свидетелей служанок, показавших, что Клодий имел любовную связь со своей сестрой, то есть с женой Лукулла.
Клодий по-прежнему отрицал основной факт, утверждая, что в день праздника в честь Доброй Богини он был в ста лигах от Рима, как вдруг Цицерон, поднявшись, опроверг его слова и заявил, что накануне этого события Клодий приходил к нему, Цицерону, домой для обсуждения какого-то дела.
Это показание свидетельствовало против обвиняемого.
Клодий не ожидал такого: и в самом деле, со стороны друга, со стороны человека, ухаживавшего за его сестрой, поступок был несколько жестокий.
Впрочем, следует послушать, что сам Цицерон рассказывает о судебном процессе; он вкладывает в свой рассказ всю ненависть человека, чья совесть не вполне чиста.
Вот как он высказывается о судьях.
Заметьте, что судьями были сенаторы.
«Ни в одном притоне не встретишь подобного сборища: запятнанные сенаторы, обнищавшие всадники, безденежные и погрязшие в долгах трибуны казначейства, и среди всего этого — несколько порядочных людей, отвода которых так и не смогли добиться и которые сидели с мрачным взглядом, с печалью в душе и с краской на лице».[49]
Тем не менее высокое собрание было настроено крайне неблагожелательно к обвиняемому.
Все полагали, что Клодий приговорен заранее.
В тот момент, когда Цицерон закончил давать свидетельские показания, друзья Клодия, возмущенные тем, что они называли предательством, разразились криками и даже угрозами.
Но тогда сенаторы поднялись со своих мест, обступили Цицерона и указали пальцем себе на горло в знак того, что они готовы защитить его даже ценой своей жизни.
Однако этим людям, указывавшим пальцем себе на горло, Красс указал пальцем на свой кошелек.
«Ныне поведайте, Музы, — восклицает Цицерон, — как упал истребительный пламень!
Ты знаешь Лысого, мой дорогой Аттик [Лысый — это Красс], Лысого из числа наннеянцев, расточавшего мне панегирики и некогда произнесшего в мою честь речь, о которой я тебе писал? Так вот, этот человек обстряпал все дело в течение двух дней, при помощи одного-единственного раба, презренного раба, вышедшего из школы гладиаторов; он посулил, похлопотал, заплатил; более того — о низость! — к своим деньгам он дал прибавку в виде красивых девушек и молоденьких мальчиков…».[50]