– У вас там в культмаге пионерское знамя, наверное, продавалось. А здесь не пионерлагерь, чтобы спать в карауле. Так что, сменишься, давай начинай вещи собирать. В дисбат нас с тобой отправят.
Начштаба помолчал, но скоро уже, раздобрев, продолжил:
– Ну ладно. Ты правду скажи: заснул ведь ночью.
Зайнуллин мотает головой.
– Не-е, товарищ капитан.
Но тут штабной офицер вступает в разговор.
– А карабин твой как у меня в кабинете оказался? Ты что, на хранение его туда поставил?
Тут Зайнуллин опустил глаза, стоит молча.
– Ну так что, рядовой? Как нам быть? В дисбат тебя отправить или на гауптвахту? Выбирай сам.
Никуда его не отправили. Эка невидаль – уснул. Знамя целехонько. Даже стрельбы не было. А вот при подведении итогов соцсоревнования-то, видно, нас тогда приспустили на строчку. Хоть ненадолго. А может, и нет. Четвертая АЭ – так в разговоре именуется авиационная эскадрилья – лучшая среди шести эскадрилий в полку.
Я СОЛДАТ, МАМА!
Время проходит быстро. По молодости не замечая, не задумываешься об этом, не веришь в его быстротечность. Вот и прошли три месяца. Ты уже освоился в новом качестве, послал домой свою первую фотографию с подписью: я солдат, мама! Иной уже на первом снимке весь в значках, которые ему одолжил кто-нибудь, но иной уже, и вправду, отмечен командованием полка – стал отличником УБПП. Ко Дню Советской Армии из штаба уже отправлены благодарственные письма на родину. Контора пишет! Дома у меня переполошились, получив из рук почтальона конверт без марки с армейским штампом, незнакомым почерком. Уж не похоронка ли? Оказалось – благодарность моих командиров за воспитание сына – отличника учебной, боевой и политической подготовки. Что ж, хоть и не понимаю, за что отметили командиры меня, но я отработаю этот аванс; пройдет полгода, девятого августа на наш профессиональный праздник – День авиации – со спокойной совестью приму знак «Отличник ВВС». А пока приближается весна. Вот и снег скоро сойдет. Наступило первое апреля. Только проснулись – шутки, розыгрыши. Первым попался на удочку старшина; его отправили в штаб полка, дескать, подполковник Климов срочно вызывает: кого-то из наших изловили в самоволке, так что разомнись – будет тебе накачка спозаранку. А там подполковник растолковал ему:
– Сегодня первое апреля. Мог бы и сам допереть, что розыгрыш. Больно ты мне здесь нужен с утра с твоими самовольщиками. Иди, занимайся делом.
Остановив его в дверях, добавил:
– Всем старшинам передай: после завтрака – построение. Умер министр обороны.
Старшина, конечно же, понимающе хихикнул, подумав: вот ведь, у подполковника и шутки не то что наши. А тот приструнил его:
– Чего хихикаешь, как будто в заднице пощекотали?
Старшина вернулся в казарму, от самого входа заголосил, чтоб по всем эскадрильям слышно было:
– После завтрака – общее построение на плацу. Умер министр обороны Малиновский.
Слышны смех, комментарии, но кто-то возмущается:
– Совсем сдурел старшинка. Нашел чем шутить.
Но на построении, действительно, объявили о смерти Малиновского. Дважды Героя, депутата Верховного Совета, кандидата в члены Политбюро.
Новым министром обороны стал Гречко. Молодец мужик! Первое что сделал – прибавил масла в солдатском рационе: была норма десять граммов в день, а теперь – двадцать; другое – и того радостнее: срок солдатской службы теперь не три года, а два. Здорово! Новая метла метет по-новому. Так что, хоть и смерть министра – человеческое горе, а для нас вот чем обернулась.
Вечером мы, молодежь, скучковались, обсуждаем радостную весть насчет масла да сокращения срока службы. Кто-то уже подсчитал, сколько месяцев осталось до дембеля; кто-то прикинул, сколько килограммов масла съест за это время.
Шарафутдинов склонил слегка голову, не слышит, трет подбородок в задумчивости. Вдруг очнулся.
– А если и Гречка умрет, нам только год сделают служба. И масла сорок граммов дадут.
– Кишки не слипнутся с сорока граммов? – спрашивают его.
– У меня не липнутся, – отвечает он. – Я масла люблю.
Опять задумался и добавил:
– А если и после Гречка другой умрет, нас совсем домой пустят. И масла совсем не нада.
– Их там много, все не умрут разом, – возражают ему. – А чем тебе не нравится служба? Одели, обули, кормят. Вон какие у тебя розовые щеки. Спать уложат, разбудят – никаких забот.