Он снова умолк, но на этот раз в воздухе сгустилось такое сильное напряжение, что Нина едва могла вздохнуть. В груди стало так тесно, что легкие, видимо, просто не могли работать нормально.
— Я… Я все еще не понимаю… — начала она.
— Какое отношение это имеет к тебе?
Нина кивнула.
— Даже духи не бессмертны. Самые простые имеют свой срок, совсем как мы. Но некоторые уже вкусили поклонения, поэтому набрались сил и даже достигли более продолжительной жизни. Они начинают испытывать потребность в этом поклонении — как в пище. Если его нет — они чахнут и угасают. Они привыкают считать себя бессмертными и могущественными. Когда им отказывают в поклонении, они ищут для себя пропитание другими способами.
Нина вдруг поймала на себе его взгляд, от которого у нее по коже побежали мурашки.
Вот сейчас начнется, подумала она.
У нее задрожали колени.
— Вы… вы же не собираетесь скормить меня ей, нет? — спросила она.
Элвер покачал головой.
— Как раз наоборот.
Нину захлестнула волна облегчения, снимая напряжение, — так воздух выходит из лопнувшего шарика. Но тут Элвер сунул руку во внутренний карман своего плаща и вытащил оттуда автоматически открывающийся складной нож.
Одно движение большого пальца — и его идеально гладкое стальное лезвие выскочило из рукоятки с резким щелчком, от которого ее сердце заколотилось с бешеной скоростью.
— Я должен убить тебя, чтобы она не смогла подкрепиться за твой счет, — сказал Элвер.
Он произнес эти слова виноватым голосом, а в глазах, устремленных на нее, читалась скорее печаль, чем сознание долга перед своим народом.
Нина не могла оторвать глаз от лезвия. Казалось, что в нем заключен весь смысл ее жизни. Как сталь отражает свет. Синие блики на металле. Острое как бритва лезвие.
— П-почему… я?
— Даже для таких существ, как Я-вау-це, есть неписаные законы, — объяснил Элвер. — Она не может выбрать жертву наугад, а только ту, которая была ей предназначена, да и то при условии, что жертва достигла зрелости. Когда ей поклонялись, она могла выбрать любого из своих приверженцев, поскольку все они предназначались ей, но в ту пору она не нуждалась в этом. Ее питало их поклонение. Теперь же, когда ей необходима пища, у нее есть только ты.
— Н-но…
— Это не то, чем мой народ и я гордимся. Это не то, что нам нравится делать. Но если мы хотим выжить, у нас нет выбора. Я-вау-це чахнет день ото дня. Если нам удастся помешать ей пополнить свои силы, она вскоре угаснет, и мы станем свободными. Круговорот времен года снова придет в движение, а вместе с ним и круговорот наших жизней. Мы поборолись бы с ней и в открытую, но даже в своей слабости она слишком могущественна, чтобы мы победили в таком столкновении.
— Мне искренне жаль.
Он начал придвигаться к ней, и Нина изо всех сил вдавилась в диван, лишь бы отстраниться от него как можно дальше.
— Вы ошиблись! — закричала она. — Никто меня никому не предназначал!
Разве что…
Разве что Эшли, спросила она себя, сразу же осознав, насколько идиотским был этот вопрос. Как и все, что наплел этот парень. Он так ловко запудрил ей мозги, что она попалась на его бредни, но все это вранье. А правда заключается в том, что он чокнутый, а она стоит на краю гибели.
— Разумеется, предназначал, — сказал он рассудительным тоном, который абсолютно не вязался с ножом, зажатым в его кулаке, и с тем, как он мертвой хваткой вцепился ей в плечо и притянул к себе. — Иначе Я-вау-це не отправила бы твою душу на поиски тотема, разве не так?
И добавил, глядя ей прямо в глаза:
— Это тебе не приснилось. Я-вау-це сможет поживиться тобой только тогда, когда ты найдешь свой тотем, — у ее народа это признак зрелости. Вот почему твоя душа переселялась из собственного тела в разных животных.
Нина обалдело затрясла головой.
— Это… это неправда.
— Ради нашего общего блага я очень желал бы, чтобы это оказалось неправдой. Но это так. И доказательство прямо перед нами. Я чую, что Я-вау-це положила на тебя глаз. Кто-то пообещал тебя ей, и теперь она пытается вытребовать обещанное.
Нина опять затрясла головой.
— К-кто? Кто пообещал?
— Я не знаю кто. Обычно это родители, но теперь не важно. Это не имеет к делу никакого отношения.
Когда он притянул ее к себе еще ближе, она наконец нашла в себе силы бороться, но безуспешно. Он оказался сильнее, чем можно было подумать, и так легко удерживал ее в плену, как будто она была ребенком, едва научившимся ходить, а на ее беспомощные удары, которыми она осыпала его плечи, не обращал ни малейшего внимания. Собравшись с духом, он занес над Ниной сверкающее лезвие ножа, ослепившее ее мгновенно вспыхнувшим ужасом.