Она что-то сказала, но ее речь была совсем непонятной. Тогда в глубине ее глаз пробежала искра, и в голове Эш что-то загудело; но когда женщина-дух заговорила снова, она уже все понимала.
— Ну, — сказала Я-вау-це, — что здесь у нас?
Показалось, что где-то в воздухе загрохотало. Эш подумала было, что это бешено колотится ее собственное сердце, но потом сообразила, что грохочет где-то снаружи. Как будто вдали гремит гром.
Или бьют в барабан.
Эш медленно поднялась на ноги.
— Я…
— А, я вижу, мы родня, — сказала женщина-дух, пока Эш пыталась пошевельнуть напрочь склеившимися губами.
— Р-родня? — наконец выговорила она.
— Дальняя, но родня, — заверила Я-вау-це. — Успокойся, детка. Я не сделаю тебе ничего плохого.
Неужели, подумала Эш. Тогда почему же она чувствовала себя так, как будто вот-вот умрет?
Даже в своей парке, рейтузах и сапогах, с длинным шарфом вокруг шеи, она неожиданно стала замерзать. Что-то исходило от этой женщины, какой-то невидимый холодный шквал, который обрушился на нее, проморозив до самых костей. Теперь-то она хорошо понимала, что чувствовали скованные холодом деревья. И она должна предложить себя этой тетке?
Подумай о Нине, упрекнула она себя. Ведь Нина — совсем не то, что ты. Если с тобой что и случится — невелика потеря, да и кому грустить о тебе? А Нина… У Нины все еще впереди. Она способная и со всеми ладит.
В отличие от меня. У меня как раз ничего нет.
Все, что у нее есть, так это злость. И ее утрата.
— Я… — произнесла она. — Я пришла, чтобы… предложить сделку.
Брови Я-вау-це вопросительно поползли вверх.
— Меня. Возьмите меня вместо… вместо моей кузины. Для… ну, вы знаете, для чего…
Почудилось, что звук барабана стал громче, но теперь Эш не сомневалась, что это у нее в ушах отдается стук собственного сердца.
Я-вау-це кивнула на жабу.
— У меня уже есть то, что мне надо, — сказала она.
Ничего не понимая, Эш посмотрела на это творение природы. Крошечная, бесформенная, сморщенная тварь казалась безжизненной в руке, которая была чуть ли не более морщинистой, чем жабья кожица. Но вдруг жаба зашевелилась, открыла глаза, мигнула, и Эш узнала эти глаза.
Ее сердце замерло на невыносимо долгую минуту.
О Боже!
Там была пойманная в ловушку Нина. Нина, замурованная в этом жабьем тельце, как раньше она была упрятана в волчьем.
Поиски тотема…
— Н-но…
Я-вау-це издала короткий хриплый смешок, словно койот залаял.
— Иди себе домой, детка, — сказала она.
И, прежде чем Эш сумела что-нибудь ответить, женщина-дух скользнула мимо нее и направилась к башне, за ней потянулись и снежные вихри поземки. А барабан все не смолкал, по-прежнему звуча отдаленными раскатами грома.
Эш в оцепенении уставилась ей вслед. Дело не должно было кончиться таким образом. Лусевен ничего не говорила о том, что Я-вау-це может заартачиться…
— Вы не можете не забрать меня! — закричала она.
Я-вау-це и не думала оборачиваться, не подала и виду, что расслышала ее слова.
Эш подобрала гранат и засунула его в карман, уцелевший в драке с Элвером. Она посмотрела на нож Элвера, но так и оставила его лежать на прежнем месте. Что она понимала в ножах? Сама мысль о том, чтобы просто взять его в руки, уже пугала ее. Она никогда не сумела бы пустить в ход нож.
Эш поднялась на ноги.
— Послушайте! — закричала она вслед удаляющейся фигуре Я-вау-це.
По-прежнему никакого ответа. Как будто никакой Эш больше не существовало.
— Ты не можешь так обращаться со мной, — пробормотала она. — Я заставлю тебя слушать.
Ох, точно ли? И как же ей это удастся?
Она двинулась было вслед за Я-вау-це, но остановилась.
Показалось, что кто-то окликнул ее по имени. Эш оглядела заснеженную равнину и прислушалась. Да нет, наверное, померещилось. Или просто необычное эхо барабанного боя. Она заторопилась вслед за женщиной-духом, решив выработать какой-нибудь план действий прежде, чем Я-вау-це сотворит с Ниной что-нибудь похуже, чем превращение в жабу.
Я-вау-це пришла к башне раньше Эш. Когда же туда добралась и Эш, она не смогла найти никакого входа; ей даже не удалось обнаружить следов на снегу, оставленных женщиной-духом. Там виднелись следы одного-единственного человека — ее самой. Башня вздымалась над ней, круглая и сужающаяся кверху, своей мощью подчеркивая ее ничтожество. Круглые стены, сложенные из обтесанных камней с прожилками кварца, покрылись отметинами времени и пообветшали на ветру. Камни были так плотно пригнаны друг к другу, что только по тончайшим паутинкам трещин и можно было найти, где кончается один и начинается другой. Не оказалось не только входной двери, но и вообще никаких проемов, — даже хоть какого-нибудь окошка.