В огромной директорской квартире, в профессорском корпусе при институте, Чайковские поселились вместе с семьей Шоберт. В настоящее время это дом № 49 по Загородному проспекту.
Снова гостеприимный дом по праздникам был полон молодежи, снова до поздней ночи продолжались танцы и пение.
Петр Ильич бывал всегда в такие вечера «душой общества». Он аккомпанировал сестре, у которой был хороший голос, много пел сам, в основном итальянские романсы и оперные арии. Из его высокого детского голоса сформировался небольшой, но очень приятный баритон. Он играл танцы, отрывки из опер…
Иногда отыскивали предмет под музыку. Игра заключалась в том, что, когда ищущие спрятанный предмет подходили к нему близко, исполнитель начинал играть громче. За роялем всегда был Петр Ильич. Он импровизировал что‑то красивое, потом увлекался и забывал про игру.
Жалко, что никогда он не записывал своих импровизаций.
В ту зиму Чайковский был в I (выпускном) классе Училища правоведения, которое окончил 13 мая 1859 года по первому разряду с чином титулярного советника.
"Из меня сделали чиновника.."
Жизнь имеет только тогда прелесть, когда состоит из чередования радостей и горя, из борьбы добра со злом, из света и тени, словом, из разнообразия в единстве…
П. Чайковский
На Малой Садовой улице, напротив нынешнего Дома радио, есть большое здание. По обе стороны массивных дверей — множество досок, указывающих на ряд учреждений, которые сейчас помещаются здесь.
До 1917 года весь этот дом и соседний с ним, выходящий на Итальянскую (теперь улицу Ракова), особняк занимало лишь одно учреждение, причем весьма внушительное, — департамент министерства юстиции. Сюда, в первое распорядительное отделение, был назначен Петр Чайковский сразу после окончания училища.
Полутемный вестибюль с неуклюжими квадратными колоннами, поддерживающими тяжелые своды, широкая лестница, расходящаяся направо и налево, — вот что увидел Петр Ильич, переступив впервые порог этого дома. И, надо думать, не очень легко было у него на душе в тот день. Приходилось начинать службу, которая, в сущности, никак не могла привлекать его и, наверное, должна была очень мало времени оставлять для занятий музыкой. Но его готовили для этого — что оставалось делать?..
Его брат Модест Ильич говорил: «Как мало и ничтожно было участие его морального существа в деятельности на этом поприще, явствует уже из того, что очень скоро по оставлении его он хорошенько не мог себе представить, что он там делал».
А один из его сослуживцев, впоследствии художник-передвижник Ефим Волков, рассказывал: «Я и сам плохо работал, а тут еще… Чайковский! Со мною сидел… знай — насвистывает». Впрочем, Волков вспоминал не только это. Он, не имевший настоящего образования, был в департаменте чем‑то вроде писаря, и, конечно, такой мелкой сошке приходилось очень туго[2]. Как‑то Чайковский проходил через комнату, где занимался Волков, и обратил внимание на его огорченное лицо. «Что с вами?» — «Меня лишили «гуся», а на эти деньги я рассчитывал уплатить долги» (на чиновничьем жаргоне «гусем» называлась наградная выдача к рождеству). — «А сколько?» Сумма была небольшая, но для финансового положения не только Волкова, но и Чайковского она представлялась изрядной величиной. У Петра Ильича сейчас же явилась мысль помочь бедняку. «Подождите, — сказал он, — тут, верно, ошибка, я пойду справлюсь». Через полчаса он возвратился. «Это действительно вышло недоразумение, вот ваши деньги, мне их выдали».
Несомненно, это были деньги самого Чайковского. Уже и тогда он не мог равнодушно видеть товарища, испытывавшего нужду.
П. И. Чайковский. 1859 г.
Очень еще молодой — ему было в то время всего девятнадцать лет, — Чайковский любил всевозможные развлечения. Он только что покинул закрытое учебное заведение и, как ему казалось, вырвался на волю. В полной мере он еще сохранил свое юное легкомыслие и беспечность.
Он составлял всевозможные доклады и «отношения», бегал по лестницам, относя их на подпись, и охотно останавливался поболтать с кем‑нибудь из сослуживцев. Веселый, приветливый, он завоевал сердца новых товарищей.
По природе и воспитанию дисциплинированный, Петр Ильич старался относиться добросовестно ко всему, что ему поручали. Он подчеркивал в одном из писем: «Из меня сделали чиновника, да и то плохого, — и вот я стараюсь, по возможности, исправиться и заниматься службой посерьезнее».
И, наверное, ему это удавалось, о чем свидетельствовало то, что он получал наградные (так, например, 23 декабря 1861 года он получил 150 рублей), его начальник, уходя, часто поручал ему исполнять должность столоначальника. Впоследствии его произвели в коллежские асессоры, а затем в надворные советники.