– Не-а, мил человек. Нездоровится мне. Спокойной ночи.
Полли собралась уйти, но мужчина схватил ее за руку. Она повернулась, готовая ударить его другой рукой, и тут ее взгляд упал на шиллинг, зажатый между большим и указательным пальцем.
– О, недурное лекарство, – сказала Полли.
На его шиллинг и те четыре пенса она купит выпивку и крышу над головой. Этого хватит на сегодня, завтра и послезавтра. Как бы паршиво ей сейчас ни было, глупо отмахиваться от такого улова.
Полли и ее клиент молча двинулись в обратном направлении. Они шли мимо полуразвалившихся домов и высоких кирпичных складских зданий. Мужчина шагал быстро и уверенно. Чтобы поспевать за ним, Полли почти бежала. Судя по дорогой одежде, деньжата у него водились. Поди, и красивенькие часики в кармашке тикают. Его карманы она проверит потом, когда у него будет только одно на уме.
В конце Бакс-роу, возле входа на конюшенный двор, мужчина вдруг остановился.
– Не здеся, – морща нос, возразила Полли. – Идем к слесарням… отсюдова недалече.
– И здесь сгодится, – ответил мужчина, прижимая ее к двум ржавым листам железа, скрепленным висячим замком на цепи.
Это были ворота конюшенного двора.
Их окружала темнота, но от лица мужчины исходило странное свечение. Может, потому, что лицо бледное? Его черные глаза смотрели холодно. От одного их вида к горлу Полли подступила тошнота. «Боженька, сделай так, чтобы меня не вывернуло!» – мысленно взмолилась она. Только не здесь и не сейчас, иначе не видать ей шиллинга. Полли заставила себя дышать поглубже, веля тошноте убраться подальше. Вместе с воздухом она вдыхала запахи клиента: макассаровое масло, пот и что-то еще… Чем это от него пахнет? Чаем. Треклятым чаем!
– Могу и здеся, – ответила Полли на его слова.
Она задрала подол, устало глядя на клиента и ожидая, когда он начнет делать свое дело.
Черные глаза зло сверкнули, будто две масляные лужицы.
– Грязная сука! – процедил он.
– Э, голубок, давай без грубостей. И не рассусоливай, а то некогда мне… Чё оробел? Пособить?
Полли потянулась к нему. Мужчина шлепнул ее по руке:
– Ты всерьез думала, что спрячешься от меня?
– Эй, красавец, так ты будешь… – начала Полли.
Она не договорила. Мужчина вдруг схватил ее за горло и ударил о ворота.
– Убирайся! – закричала Полли, молотя по нему кулаками.
Он еще сильнее сдавил ей горло.
– Ты бросила нас, – сказал он; его глаза пылали ненавистью. – Бросила ради крыс.
– Сжалься! – прохрипела Полли. – Пощади, не калечь меня! Не знаю я ни про каких крыс. Клянусь… я…
– Врешь!
Полли не видела, как он выхватил нож. Она не успела вскрикнуть. Лезвие вонзилось ей в живот, прокалывая и разрывая внутренности. Мужчина быстро вытащил нож. Полли тихо застонала. Она смотрела на лезвие и не верила, что все это происходит с ней. Она выпучила глаза. Открытый рот напоминал большую круглую букву «О». Полли медленно и осторожно коснулась раны. Ее пальцы стали ярко-красными.
Она подняла глаза на убийцу и заглянула в лицо безумию. Из горла вырвался отчаянный, испуганный вопль. Взмахнув ножом, убийца ударил ее в горло. У Полли подогнулись колени. Ее окутала тьма и потащила в густой, удушающий туман – туман, который был глубже Темзы и чернее лондонской ночи. В нем сгинула ее душа.
Часть первая
Глава 1
Опьяняющий запах индийских чайных листьев – черных, хрустящих, отдающих солодом. Он наплывал со стороны шестиэтажного склада Оливера на северном берегу Темзы и достигал каменных ступеней Старой лестницы, которая находилась в Уоппинге и вела от извилистой, мощенной булыжником Хай-стрит к воде. Терпкий аромат чая перебивал все остальные запахи доков: зловоние прибрежного ила, солоноватый запах воды и теплые перемешанные ароматы корицы, перца и мускатного ореха, прорывающиеся со складов пряностей.
Фиона Финнеган закрыла глаза, глубоко втянув воздух.
– «Ассам», – сказала она себе. – «Дарджилинг» пахнет послабее, а «дуарс» не такой яркий.
Мистер Минтон, надсмотрщик на чайной фабрике Бертона, говорил, что у нее чутье на чай. Ему нравилось устраивать ей проверки: поднесет горсть листьев к ее носу и заставит назвать сорт. Фиона всегда называла правильно.
Чутье на чай. Может, и так. «А уж руки и впрямь для этой работы», – думала она, глядя на свои огрубелые руки. Чайная пыль въелась ей в костяшки, обосновалась под ногтями. Добро бы только там. Пыль была везде: в волосах, в ушах, под воротником. Подолом платья Фиона попыталась оттереть руки. Бесполезное занятие. Она вздохнула. Впервые за долгие часы ей удалось присесть. Из дому она уходила затемно, в половине седьмого. На кухне еще горела лампа, а улицы Уайтчепела тонули в сумраке.